Ветер, кровь и серебро (СИ)

— Хорошо, спасибо, Грета, — улыбнулась Кристина, едва заметным движением вытирая последнюю слезинку. Когда шнуровка платья совсем ослабла, она повернулась лицом к своей собеседнице. — Этот старый пузатый хрен из замкового храма ещё что-то про одержимость говорил, — вспылила она. — Вообще, я что-то чувствую, но… Нет, это не магия, магию ни с чем не спутать. Хотя эта сила в человеке может раскрыться в любой момент, но сейчас у него ничего такого точно нет.

В себе она почувствовала магическую силу в девять лет, когда умерла мама. Один из отцовских советников, разбирающийся в колдовстве, объяснял это сильным эмоциональным потрясением, и многие книги это подтверждали. Впрочем, магия — вещь непредсказуемая, она могла проявляться в человеке даже с рождения: бывало, что двигать предметы силой мысли ребёнок мог раньше, чем ходить.

Кристине не хотелось бы, чтобы Джеймс был магом. Уж слишком велика ответственность, слишком тяжела ноша… И кто знает, как он, с его-то характером, будет распоряжаться этой силой.

Однако всё же после слов священника об одержимости она задумалась. Присмотрелась, прислушалась… И её колдовское чутьё подтвердило: с Джеймсом что-то не так. Но что именно, она понять не могла. И никто не мог.

Но и покорно терпеть Кристина тоже не собиралась.

Так уж вышло, что большая часть её жизни представляла собой бесконечную битву — за свою землю, за своё счастье и спокойствие. А теперь ещё и за счастье и спокойствие сына… Его что-то мучило, терзало, причиняло боль — и ей самой тоже, потому что наблюдать за этим странным состоянием мальчика, в котором смешивались злоба, невыразимая печаль и полное равнодушие ко всему миру, было попросту невыносимо.

Что с ним? Если Бог существует, то об этом знает только он.

Но Кристина была готова побороться с ним за это знание, а также во что бы то ни стало найти решение и помочь своему сыну и себе.

* * *

Хельмут вышел во внутренний двор Эори подышать свежим воздухом. Прохладный валандисский[9] день, обвитый лёгким ветерком, запахом постепенно покрывающей деревья листвы и проклюнувшейся из-под земли травы, был в самом разгаре. Стоило ценить эту прохладу и свежесть: вот-вот наступит геужес[10], самый конец весны, а Хельмут привык, что это время бывало душным и жарким. Хотя тут, в Нолде… Кристина усмехалась и говорила, что уж в геужесе-то точно жары можно не ждать. Пожалуй, в середине лета, в лиеписе[11], на седмицу-другую…

Хельмут тоже попытался усмехнуться этим мыслям, но вместо этого, как ему показалось, губы искривились в болезненной гримасе. Ему нужно было сделать хотя бы один полноценный вдох, наполнить лёгкие весенним воздухом, чтобы избавиться от непонятного удушья, сковавшего нутро, но… Не вышло. Тоска в душе, как водоворот, поглощала все силы и желания, в том числе и желание жить. Да и никакой души там уже, наверное, и не было — лишь чёрная дыра, засасывающая в себя всё светлое и живое.

Не сразу Хельмут обнаружил, что внутренний двор был заполнен гвардейцами — тем отрядом, который готовился к скорому походу до границ с Кэберитом. В руках у них были копья и щиты, и они по очереди отрабатывали выпады, удары и блоки. Над ровным строем гвардейцев раздавался, к удивлению, женский голос, звонкий, высокий, совершенно не соответствующей внешности его обладательницы.

Хельмут присмотрелся, прислушался и убедился в своей догадке: тренировкой руководила герцогиня Вэйд.

Она выглядела величественно и внушительно, и нечего удивляться, что гвардейцы её слушались. К тому же Кристина наверняка сказала им, кто будет возглавлять их во время грядущего задания. Посему и упражняться во главе с капитаном гвардии им смысла не было: Альберта должна понять, с какими людьми ей придётся иметь дело, насколько хороша их подготовка, как они обращаются с оружием, и всё в таком духе.

Хельмут засмотрелся, облокотившись о дверной косяк, и вскоре обнаружил, что герцогиня тоже на него поглядывает. Не хотелось её отвлекать, но и возвращаться в замок его тоже не тянуло: находиться в одиночестве в четырёх стенах было невыносимо. Похожие чувства Хельмут испытывал дома: несмотря на то, что Штольц покинул всего один человек, там было безумно пусто. Да, там то и дело слышались разговоры слуг, раздавался звонкий смех Хельги или плач Эрнеста… Да, по крепостным стенам всё так же расхаживали стражники, по внутреннему двору бегали служанки, в конюшнях занимались своими делами конюхи, на кухне, в городке у подножия замка, дальше, в деревнях, церквах, вассальных крепостях — везде кипела жизнь.

Но только не для него. Хельмут остро ощущал эту пустоту, что накрыла его дом с исчезновением Софии. Там стало холодно, темно, в коридорах заметался сквозняк… Там всё перевернулось — и это было невыносимо. Хельмут чувствовал, что его сердце было расколото, что его душа разрывалась на части — а в мире вообще ничего, совершенно ничего не изменилось.