Ветер, кровь и серебро (СИ)

Но Хельмут сдаваться не собирался. Они так мечтали о ребёнке, так надеялись, так ждали — и всё это должно оказаться напрасным? Неужели она готова так просто позволить их мечтам разбиться, разрушиться и повернуть жизнь не туда, куда они хотели? Хельмут не мог этого допустить.

Они старались делать вид, что всё в порядке, что нужно просто чуть-чуть потерпеть… Но время шло, терпение их обоих подходило к концу, и ничего при этом не менялось. В народе уже давно ползли слухи, что его светлость наследника, видимо, никогда не дождётся, а Хельга качала головой и сочувственно вздыхала каждый раз, когда София обнаруживала кровавые пятна на своей простыне.

И если жена ощущала скорее досаду и отчаяние, то Хельмут злился. На себя, на Хельгу с её совершенно лишним, никому не нужным сочувствием, на лекарей, которые только и делали, что разводили руками… На Софию он злиться не мог — просто не получалось, глядя в её печальные бездонные глаза, на неё злиться. Да и в чём она виновата? Ей ещё хуже, хуже всех в этой ситуации, потому что клеймо бесплодной наложили именно на неё.

То лето, светлое, тёплое, но не жаркое, они проводили в Даррендорфе, окружённом долгим хвойным лесом, что простирался далеко на юго-восток, смешиваясь с Ясными лесами, и на запад, до Чёрного моста. Иногда шли дожди, поливая урожай, обещающий быть обильным, и всюду кипела жизнь. Лес манил к себе свежим запахом хвои и земли, яркостью зелени, бесконечными просторами, похожими на изумрудный океан. Хельмут решил приехать сюда, потому что в Штольце София целые дни коротала у окна за вышивкой и чтением, ни на кого не обращала внимания и почти ни с кем не разговаривала, даже с мужем. Ему же хотелось как-то расшевелить жену, пробудить её к жизни, но она не отзывалась, продолжая молча смотреть на него с печалью, в которой угадывалась толика укоризны. И он решил, что ей стоит съездить домой, увидеться с братом, взглянуть наконец на родные места…

София согласилась с явной неохотой, но в день отъезда её настроение резко улучшилось: она много смеялась и улыбалась, на прощание звонко расцеловала ошеломлённую Хельгу в обе щёки, не выпускала руку Хельмута из своей… Он, конечно, обрадовался таким приятным изменениям, но всё же почуял в этом что-то подозрительное. Слишком внезапно она стала такой радостной, счастливой и беззаботной; слишком внезапно пропали тоска и отчаяние из её взгляда.

Хельмут побоялся спросить, в чём дело. Подумал, что если бы она всё же забеременела, то он узнал бы об этом первым — вряд ли Софии хватит воли сдерживать внутри себя эту новость, просто тихо сияя. В общем, вопросы подождут. Она сама скажет, когда захочет.

Первый день в Даррендорфе прошёл спокойно, если не брать в расчёт небольшой пир по поводу возвращения Софии. Роэль был искренне рад сестре: в последний раз в Штольц с ней он не ездил, изъявив желание остаться в родном замке и прекратить бесконечные путешествия туда-сюда.

Все надеялись, что баронесса Штольц задержится в родном замке как можно дольше. И ей действительно пришлось задержаться.

На второй день пребывания дома она захотела проехаться верхом, погулять в лесу, пока было тепло и не дождливо. Хельмут поддержал эту идею: он так давно мечтал провести время наедине с женой, не ощущая кожей её печалей и тревог, глядя в глаза, не слезящиеся от отчаяния, а счастливые, влюблённые — как раньше…

Всегда хочется вернуть это время — «как раньше», но отчего-то не всегда оно возвращается.

Им удалось уговорить чересчур бдительного капитана стражи отпустить их вдвоём, без сопровождения гвардии, они пообещали далеко не заезжать и долго не кататься. Правда, обещание своё, по крайней мере, первое, всё же не выполнили.

Стараясь не выпускать из виду замок на высоком холме, они неторопливо, шагом, ехали по узким тропинкам, что петляли между огромных сосен, раскидистых елей и можжевеловых кустарников. Беззаботно болтали о всяких пустяках, смеялись и шутили, не касались лишь той темы, что больше всего волновала их обоих. Да и окружающая обстановка не очень располагала к серьёзным разговорам: яркие, пронзительные лучи весёлого летнего солнца проникали сквозь кроны деревьев, по которым прыгали, играя, белки, а мимо с жужжанием проносились шмели. По обочине тропинки зеленели заросли крапивы, желтели цветочки чистолиста, откуда-то издалека чувствовался запах свежей воды — наверное, лесное озеро или ручей.

Они решили поехать на запах и вскоре оказались на небольшой зелёной полянке, сплошь покрытой цветками чистолиста. На её краю и впрямь находился небольшой ручеёк, вода его, звеня, убегала на север. Они привязали лошадей возле ручья, чтобы те смогли утолить жажду и отдохнуть, и дальше направились пешком по течению.

София продолжала рассказывать что-то о недавно прочитанной поэме, смеяться и уже совсем привычно держать Хельмута за руку. Тревога и печаль, казалось, улетели прочь вместе с тёплым южным ветерком, но всё же барон Штольц не переставал ощущать в душе это странное чувство подозрительности, недосказанности… Как затишье перед бурей.