Ветер нагваля или Прощание с доном Хуаном

Куда ни глянь, сердце от красоты и волшебства замирает. Взять траву луговую на полянах и по склонам леса. Ну, растёт себе и растёт. Так нет же! Она так любовно, нежно-зелено и мягко покрывает землю нашу русскую, что глаз радует — не оторваться! Ниже к речной глади по берегам обсыпным, в многослойных пластах ласточки-береговушки свои норки вырыли и снуют туда сюда. Чуешь, как земля наша пахнет?

А в небо вовсе смотрел бы часами — к нему моё устремление. Какие облака-чудовища битвы там свои ведут! Какое колдовство там творится и бои меж добром и злом происходят.

А деревенька моя знаете, как называется? Сейчас мне совсем сказочно и во рту сладко станет который раз: Рож—дест—во!

Христос родился… Золотой чудо-ребёнок! Сразу вижу грудного младенца святого: золотое сияние от него исходит, всех людей он озаряет, и которых склонились к нему, и которые будут жить после — всех других человеков, простирающих к нему руки через пространства и века. Грядёт всем помощь! И человеки сие постигают через него сразу всё: и любовь, и блаженство, и рай вечный, благоухающий.

Да… всё это же рядом, здесь и сейчас уже находится. В райской деревеньке моей — в Рождестве! Надо только пройти ещё глубже сквозь воздух, внутрь себя, ближе к сердцу, и окунуться в эту сласть благодатную, блаженную, любовную…

Я сегодня проснулся с ощущением чего-то волшебного, сказочного и любовного, как в детстве…

Достану-ка из альбома своего «Собрание блаженств» несколько событий-воспоминаний.

…Банька наша деревенская стояла на пригорке, в лесу, от деревни минут десять ходу через речушку к лесу (позже она сгорела). Мылись и топили её «по чёрному» всё больше в послеобеденное время, ближе к вечеру. Дед, бабка и я, шестилетний пацан. И вот идём мы после помывки деревенской вместе, я чуть поодаль, впереди. Бабка и дед распаренные, лица розовые, довольные, во всем чистом одетые — в горошек да цветочек. Иду и я разгоряченный. Обычно знаешь, где тело твоё кончается, а где воздух, окружающий тебя, начинается. И граница эта очень чувствительная. И я, шестилетний, уже это хорошо различал и понимал: где тело, а где не тело. И надобно сказать, что воздух деревенский, лесной и привольный, очень упоительный и даже чуть сладкий привкус имеет. А в этот вечер ранний после баньки он свою особенную силу показывал. Просто кушать его хотелось, кушать и пить, и всё больше и больше. И ведь насыщение было, как от еды! Он даже мёртвого мог бы оживить! Живительный воздух сей вместе с дыханием в каждую клеточку, в каждую пору моей детской кожи проникал, таинственно действовал и границы между мною и окружающим пространством раздвинул.

Иду, дышу, кушаю воздух. Сладко мне, радостно и чувствую — нет меня. Потерял я тело своё! И вовсе не мальчик я маленький и не передвигаюсь я ножками по земле, а плавно так лечу—перемещаюсь вдоль земли вместе с воздухом, и сам я — воздух! Но только воздух особый — радостный.

Повторялось это неоднократно и в более старшем возрасте. Бегали мы как-то с пацанами по поляне. Там же недалеко возле леса. Было мне лет десять. Помню, во что-то играли, гонялись друг за дружкой. Помню, очень интересно и весело мне было. Вечер. Тепло. Темнота только начинала сгущаться. Клочкообразный туман всё более сходился на поляну нашу. Заметил я этот туман и захотелось мне его поймать, окружиться, укутаться им. Побежал за ним. Смотришь, он рядом, а подбежишь — нет его. Всё дальше и дальше голубое облачко от тебя уплывает.

Бегал за туманом, туман от меня. Разгорячился и, вдруг, растворился сам в тумане. Слился с ним, опять тело своё потерял. Я — душа, чистое сознание! Нет тела, а есть моя любовная радостная душа, плывущая в тумане…

Переживаний подобных было значительно больше, но два этих были особенно сильными. Опять я их спрячу и в свой альбом блаженств положу. Но достану ещё одно.

Опять-таки приблизительно всё в том же самом месте, но чуть подальше за банькой нашей егерь—охотник жил. Тогда ещё кирпичный Дом Охотника для городского приезжего начальства не построили. А у егеря разных деревянных построек было не мало. Хозяйство большое. И всё в лесу да на окраине. Папа с мамой в тот день приехали в деревню. Гуляли мы втроём в том лесу, недалеко от охотничьего хозяйства. Было мне тогда пять лет.

Родители мои о чём-то разговаривали, но внимание на меня обращали, давно меня не видели. Мне и так интересно в лесу было, сказочно. А тут папа и говорит, а мама соглашается. «Гляди, — показывают, — избушка на курьих ножках». Мне до этого сказки читали, и свои детские представления о сказочных героях я имел. Смотрю, действительно, избушка маленькая среди леса дремучего притаилась, и стоит она на куриной ноге!

И снова неожиданно я пересёк невидимую черту и прямо в сказку попал. Знал и чувствовал и верил со всей своей абсолютной детской искренней верой — живёт в этой избушке настоящая баба Яга, колдунья. Обомлел я в восторге тихом, смешанным с любопытством и детским испугом. Но в избушку к бабе Яге решил зайти.