Ветер нашей свободы

Я так нервничаю, что минуты превращаются в густой, липкий сироп, в котором вязнут мысли и ощущения. Не знаю, приедет Фил или нет, но очень его жду — не могу по-другому.

Я влюбилась в него, сейчас могу уже в этом себе признаться, с первого взгляда. Знаю, что мое чувство, глубокое и слишком сильное, вряд ли взаимное — максимум, я ему нравлюсь. Хотя это уже неплохо, правда? Он хочет проводить со мной свободное время, хочет меня — помню, как он дрожал, когда покрывала его тату поцелуями. И пусть я для Фила — только игрушка, временное развлечение, девушка на одну ночь, но согласна и на эту роль. Главное, чтобы не прогонял. Однако, готова к его уходу — держать за штаны не стану. Не сумею рыдать в коленях, умоляя не бросать.

Серж уехал несколько часов назад, но так и не отважился рассказать о том, что его беспокоит. Только странно на меня смотрел и щурился. Никогда раньше не видела его в таком состоянии — нервный, взвинченный. Что же его гложет?

Размышления о моральном и духовном состоянии брата прервал дверной звонок. Подпрыгнув от неожиданности, смотрю на наручные часы: ровно семь вечера, а, значит, что именно Фил звонит в мою дверь — больше некому.

— Сейчас, минуточку! — кричу и в несколько прыжков преодолеваю расстояние до входа. — Я быстро, подождите!

— Не торопись, Птичка, — слышу из-за двери, — Я никуда не денусь.

Смотрю на себя в зеркало: щеки красные, глаза лихорадочно блестят, руки трясутся. И почему я такая дурочка?

— О, да ты уже собрана, — снова эта дьявольская ухмылка — вижу только ее, открыв дверь. — Похвальная оперативность.

— Ну, я пунктуальная, — прячу глаза, смотрю под ноги. — Да и ты не задержался, ровно в семь пришел.

— Я, Птичка, думал, что ты, как все нормальные девушки, не следишь за временем и, приди я вовремя, встретишь меня в том очаровательном халатике, а ты…

— А я никогда и не говорила, что нормальная, — улыбаюсь, переводя взгляд на его смеющиеся глаза в обрамлении морщинок-лучиков. — Ты меня, наверное, с кем-то спутал.

— Думаешь, это возможно? — улыбается, притянув меня к груди, и крепко обнимает, а мое сердце, кажется, пропустило несколько ударов. — Суровый брат все еще буянит?

— Если и буянит, то уже не в моей квартире.

— Ох, так мы одни? — хрипло спрашивает Фил. — Или какие-то другие родственники сменили Сержа в нелегкой службе по охране твоей чести? Кто на этот раз: троюродный дядюшка из Крыжополя, тетушка из Ессентуков? Или, может быть, крестный фей?

— Прекращай — моя семья не так многообразна. Да, к тому же, Серж слишком рьяно исполняет возложенную на него родителями миссию по защите меня от нежелательных кавалеров. Даже папа всегда смотрел на этот вопрос несколько проще.

— Смотрел? — тихо спрашивает, целуя в макушку.

— Он умер несколько лет назад.

Не хочу об этом говорить — это невыносимо. Я слишком любила своего отца, чтобы смириться с его потерей. Поэтому до сих пор, при малейшем воспоминании о нем, становится слишком больно, словно внутри, в самой середине сердца, крутят раскаленной кочергой.

— А в какой мы клуб поедем? — нужно срочно перевести тему, пока я не расклеилась и не начала шмыгать носом и рыдать. Этого, точно, допустить не могу.

— Хороший, — чувствую, что он улыбается и снова целует в макушку. И почему мне не хочется никуда уходить? — Тебе понравится. Или нет, но работу-то нужно продолжать. А этот клуб неотъемлемая часть моей жизни, так что потерпи один вечер. Зато только представь, сколько классных фото сможешь там сделать.

— Ничего страшного, я справлюсь. Я в последнее время стала чуть смелее, чем была еще неделю назад.

— Страшно представить, насколько отчаянной и бесстрашной станешь по истечении этого месяца, — смеётся Фил, мягко подталкивая меня к ближайшей стене.

Не успеваю даже вздохнуть, как он целует меня. На этот раз не так страстно, как утром, но я не против — этот поцелуй, нежный и волнующий, нравится мне ничуть не меньше. Есть в нем неизведанная мной раньше глубина, а еще какая-то забота, будто он боится причинить мне боль одним неосторожным движением. Но как только отвечаю на его поцелуй, он, будто только этого и ждал — сигнала, который сорвет все замки, разрушит преграды.

Ощущаю его обжигающие губы, выжигающие клеймо на моем сердце; руки, стремительно путешествующие по моему телу, лицу; теплое прерывистое дыхание, будоражащее кровь, что, как ласковый бриз дарит надежду.

Чувствую, как подгибаются ноги, а костыли с оглушительным звоном падают на пол. Этот звук приводит в себя, разрушает возникшую гармонию, рассеивает туман.

— Пойдем? — спрашиваю, пытаясь привести в порядок дыхание.

Открываю глаза и смотрю на того, кто одним прикосновением сводит с ума. Его сердцебиение под моей ладонью словно набат возвещает о чем-то, что ждет меня в будущем. Его сердце стучит, гулко и громко, мечется, словно птица в клетке. Если бы могла, отпустила его на свободу, всю оставшуюся жизнь, наблюдая за этим полётом.

— Знаешь, Птичка, — шепчет он, пальцем умопомрачительно нежно выписывая замысловатые узоры на моем лице, — ты плохо на меня влияешь.

— В каком это смысле?