Ветер перемен

В этом слове сквозили воспоминания о проведенных украдкой часах, но внутренний голос не давал забыть о предстоящей работе. В Порт-Саиде, вдали от корабля, было не так трудно забыть о хранившемся в трюме оружии и о том, что рядом с ним женщина – жена Экстельма. Думалось только о встречах после обеда, и Браун мечтал, что это безмятежное время вернется. Может быть, в Африке, старался убедить себя Браун. А может быть, мы лишь оттягиваем катастрофу.

Юджиния не уловила сомнения в голосе Брауна. Она услышала то, что ей хотелось услышать: отголосок ее собственных мыслей.

– Видимо, мы задержимся на пару недель. Может быть, дольше. Наверное, это будет зависеть от добычи… – Юджиния прервала свои объяснения и тихо добавила: – Вы собираетесь с ними, лейтенант? Я имею в виду, на охоту?

– Не знаю. Я не слишком доверяю ружьям, Юджиния… Миссис Экстельм… Как вы помните. – Снова ложь. Браун тотчас стал сам себе противен, но взглянув на улыбавшуюся Юджинию, взял себя в руки. Ведь это уже не ложь, подумал он; это часть роли, которую он вынужден был играть, именно таким она его себе представляла. «Юджиния ничего не знает, – сказал себе Браун. – И я не должен допустить, чтобы она о чем-либо догадалась».

– Полагаю, мы с детьми большую часть времени будем проводить в лагере, лейтенант. Недалеко от Найроби или где-то вроде этого, – проговорила быстро и тихо Юджиния, затем, прислонившись щекой к парусиновой подушке, посмотрела Брауну в лицо. «Какая приятная подушка, – подумала она, – какая она теплая от солнца».

Юджиния оглядела сонную палубу, другие шезлонги и подушки, лежащие так соблазнительно, словно кто-то с любовью сбросил их с неба. Если бы не матрос, соскребавший лак, чтобы заново покрыть деревянные поручни, они с Джеймсом были бы на палубе совсем одни. Жаркое дыхание Аравийской пустыни загнало всех остальных вниз.

«А мне все равно, что меня ждет, – размышляла Юджиния, – что мне придется говорить и как поступать, когда мы вернемся в Филадельфию. Как меня будут осуждать. Важно лишь то, что происходит сегодня».

Браун взглянул на Юджинию, и ему представилась почти такая же картина: они вдвоем на склоне горы, и вокруг ни души, и у них сколько хочешь времени. Он заставил себя не думать о Бекмане и работе, Ньюпорте и всех этих закулисных махинациях. Хотелось думать только о настоящем времени.

Потом была Африка. Они проплыли Аден и продолжили путь вдоль побережья, и дни пролетели, как ветер, а волны, омывающие берега, казались просто водной стихией, а когда появлялась в поле зрения земля, она оставалась просто сушей. Никто из пассажиров не вытаскивал атлас; никто не обращался к историческим экскурсам, никто не хватался за поручни и не кричал: «Должно быть, это Рас-Маббер!», или «Эта-лех!», или «Иддан!», или «Порт-Дернфорд!» Все потеряли интерес.

Возобновились простые, привычные для корабельной жизни развлечения. Игры на палубе, в главном салоне, чтение книг, написание писем; беседы за обеденным столом и истории с продолжениями под сенью полосатых тентов. Чаепития и вечера у камина; ленивое пробуждение и сонное «спокойной ночи»; сны запомнившиеся и сны позабытые. Но все это было несущественно, у всех на устах была Момбаса. Когда же корабль придет в Момбасу?

ГЛАВА 14

Третье октября. Британская Восточная Африка и гавань Килиндини на краю острова Момбаса. Глубоководный порт, обслуживающий Найроби, сельскохозяйственные районы плоскогорья и остальную бескрайнюю и не занятую европейцами внутреннюю территорию. На пристани толкались грузчики, таскающие корзины зрелых и перезрелых фруктов, носильщики с узлами рваного тряпья, старухи, торгующие цыплятами, чье квохтанье вторило суетливому хлопанью их костлявых крыльев. Повсюду ящики со всякой всячиной, покрытые солью, отсыревшие грузы чуть ли не со всего света, из Богом забытых мест. Посреди всей этой свалки торчал таможенник. Он вопил и размахивал торчащими из тесной рубашки руками перед носом у двух грузчиков, те пожимали плечами и что-то бормотали, бросая ищущие поддержки, растерянные взгляды на растущую толпу. Хорошо. Хорошо, согласилась толпа. Возможно, сейчас начнется потеха. Но, очень возможно, что дело дойдет до наручников и палок. Но таможенник взывал так беспомощно и понять его было так трудно, что он уже не мог сдержать толпы. На него нахлынул поток разгоряченных тел, в основном черных, как сочащаяся из болота нефть, но то и дело среди них мелькали чалма и желтое лицо; все и вся вокруг играло яркими красками – кобальтом, светлой вишней, гелиотропом, пурпуром, золотом, и все лоснилось, как крем.

Повсюду сновали ребятишки, пытались чем-нибудь разжиться, пока их старшие братья, пританцовывая, пятились назад, обхаживая и скороговоркой убеждая, стараясь не упустить клиента. Они могут все! Грузчика? Конечно! Посмотреть город? Конечно! Только согласитесь. Повара? Самый лучший! Лучше не найдешь! А когда им окончательно отказывали, раздраженно от них отмахивались, они перебегали к следующему предполагаемому хозяину, и так без конца.