Ветер перемен

Джордж старался говорить как можно упрощеннее и придумал для себя особый акцент, звучавший как смесь завывания менестрелей и гнусавого африкано-английского жаргона.

Но старший носильщик и его когорта, решил Джордж, просто стояли и глазели, как стадо баранов.

И с бессмысленным выражением на лицах идиотски переглядывались между собой.

– Боже мой, – тихо выругался Джордж. – Из… Живешь в?.. – Бараны только пялили на него глаза. – Фрере… Сэр Бартл?..

Физиономия старшего в стаде расползлась в улыбке. Заря цивилизации, подумал Джордж, и очень медленно и громко повторил:

– Сэр Бартл Фрере. – Из каких соображений он выделил букву «р», понимал только он сам.

– Кисаони! – завопил в ответ баран, указывая на берег.

– Кисаони! – заблеяли остальные, побросав чемоданы, картонки и бельевые корзины, и неистово забубнили:

– Кисаони! Кисаони! Фреретаун, тот же Кисаони.

Тут к ним широким шагом подошел Оливер Смайт-Берроуз в сопровождении королевского стрелка-африканца.

– Не стоит возбуждать этих ребятишек, старина, – спокойно сказал он и кивком головы отдал приказание солдату. – Я знаю, вы, американцы, любители побунтовать, но здесь мы склонны с неодобрением относиться к…

– Это всего лишь обмен мнениями, дружище, – прервал Джордж, не дослушав до конца критику. – Мой скромный вклад в культурный обмен. Кисаони, – ответил Джордж старшему носильщику, произнося слово по слогам, словно пробуя его на язык. – Кисаони.

Отбытие семейства с «Альседо» проходило так же бурно, как и прибытие самого корабля. Каждый раз при появлении на палубе кого-то из компании Экстельмов или офицера в красно-белой форме по собравшейся на пристани толпе пробегал вздох и она разражалась криками; скоро галдеж стал таким же постоянным, как вой ураганного ветра.

Вот появилась миссис Дюплесси в бледно-лиловом платье с подобранным ему в тон кружевным зонтиком. Толпа вздохнула, потом взвизгнула, затем снова вздохнула и заколыхалась, как желе в формочке, когда его трясут.

Потом к поручням прошествовал Уитни, разодетый в пух и прах, со всеми регалиями охотника: на нем были свеженачищенный мелом тропический шлем и офицерская портупея. Его встретили одобрительными возгласами, хотя в нескольких прозвучало нечто, очень похожее на издевку.

Потом появились Джордж и Косби; они непринужденно беседовали, прогуливаясь по палубе. Толпа завыла, заревела, завопила. Поднялся жуткий гвалт. Раздались хлопки, затрепыхали по ветру одежды, когда их владельцы воздели вверх руки, загромыхали консервные банки – импровизированный оркестр.

Дети, по одному подбегавшие к жемчужного цвета поручням, отскакивали назад, напуганные воем, грозившим расколоть всю пристань. Они убегали и прятались, пока не стихал гам, и только тогда снова высовывались на палубу. Так заманчиво страшно им бывало, когда они в кромешной тьме играли в привидения.

Прибавилось чемоданов из телячьей кожи, коробов, плетеных корзин, складных столиков, тростей для прогулки и для сиденья, походный стол с блестящими медными ручками, коробки с обувью и шляпами, домашняя аптечка с приспособлениями, напоминающими тысячу крошечных ящичков. Каждый новый предмет толпа отмечала всеобщим топотом и радостными рукоплесканиями над головой. Для африканцев это было лучше, чем день рождения короля «Эдварда», процессия в честь погребения королевы Викки или лицезрение смертной казни.

– Мы постараемся как можно быстрее доставить вас на станцию, сэр, – сказал Джорджу адъютант вице-губернатора, – пока не начались настоящие бесчинства. Эти бездельники простодушны. Разойдутся и затопчут всех без разбора.

Итак, экипажи были доставлены, лошади нервно били копытами, поднимая тучи пыли, а коробки, столы, дорожные чемоданы и походные кровати погружены и с грохотом отправлены на станцию. Но толпу не проведешь; она не сдала позиций и ждала, пока «Бвана Кхубвас», белые хозяева, и их прекрасные белые дети не ступят на пирс.

Юджиния наблюдала за всем этим впечатляющим зрелищем из-под зашторенного навеса. «Да, – говорили ее глаза, – я – дома. Наконец я нашла свое место». Она видела, как королевские стрелки стараются сдержать толпу; как они стискивают зубы, когда их руки невольно хватаются за штык, как вокруг них весело вьется толпа, и подумала: «Они беспечны, как выводок только что вылупившихся цыплят». Открытие было таким легкомысленным, что Юджинии показалось, что она сделалась невесомой, словно вдруг поднялась в воздух.

То там, то тут мелькали обноски обмундирования, поношенный сержантский мундир, фуражка, шляпа, украшенная галунами. Эти вещи были слишком тесны, слишком широки, слишком топорщились, слишком выцвели, но это неважно. Их владельцев не унижали подобные мелочи. Они надвигались на солдат, а потом откатывались назад; как будто купались в океане или танцевали в потемках, подумала Юджиния. Им хотелось поближе посмотреть на «Бвана Кхубвас»; им больше ничего не нужно.