— «Максим»-то он «максим», — вступает в разговор один из взводных (как раз вроде командир пулеметного взвода), — да только производства английской фирмы Виккерс. Потому и тренога. И гильзы из него не вверх, а вниз летят, — продолжает он свои пояснения, — механизм там немного иначе устроен, поэтому наши, которые с «максимом» знакомы, с энтим механизмом путаются. Стреляет-то он исправно, вот только с патронами к нему плохо. Остатки подъедаем — он, зараза, только английские жрет. Сбросили нам всякое иностранное барахло со старых складов. Машинки-то эти — еще довоенной поставки, кажись, аж девятого года, и сделаны были под английский патрон. Мы же вроде как не на фронте, нам и такое сойдет. Вон «шварцлозе»-то, его все ж таки под трехлинейный патрон переделали. Он нам с разбитого бронепоезда, от беляков достался. Хорошо, нашлись умельцы, приспособили под него станок Соколова от искореженного «максима».
— Да и с таким барахлом все лучше, чем совсем без пулеметов, — философски замечает ротный.
В вагоны грузится и небольшой отряд ВЧК — те самые полтора десятка красноармейцев, один из которых тащит на плече уже знакомую мне толстую трубу ручного пулемета «льюис».
— Успеем? — тревожно спрашиваю Рюрикова, когда машинист после долгого напряженного ожидания отрапортовал о готовности к отправлению. Опередив ротного, мне отвечает Галькевич:
— Должны. До Заситино отсюда аккурат семнадцать и три четверти версты по железке. По тракту примерно столько же. Банде туда идти не меньше четырех часов. С тех пор как они со станции сдернули, прошло где-то часа полтора. Нагоним. Нам-то ходу туда минут тридцать — сорок.
Глава 13
Заситино, Исса, Посинь… и французские поэты
Издав протяжный гудок, паровоз, натужно пыхтя, потащил со станции наш состав из пяти теплушек и одной платформы. Уже в скрипящем и громыхающем на стыках вагоне, где царила почти полная тьма, спрашиваю практически невидимого в этой тьме Галькевича:
— Ты ведь местный, себежский? Места эти знаешь?
— А как же! — гордо отвечает командир чекистов.
— Так подскажи, где и как бандитов перехватить можно.
— Пядышев! — крикнул в ответ чекист. — Пядышев! Тащи сюда мою командирскую сумку! И фонарь запали!
Вскоре фонарь уже осветил небольшой пятачок перед нами слабым колеблющимся пламенем свечи, спрятанной за пыльным стеклом. Яков Исидорович извлек из планшета сложенную карту и аккуратно развернул ее у себя на коленях.
— Вот смотри, — начал он водить пальцем по карте, — большак идет на Заситино и дальше до линии перемирия. И вот тут, не доходя Заситино, есть одно место, которого банда никак миновать не может. Без подвод они, может быть, и прошли бы инако, а с подводами — никак. Тут два мостка через Иссу. С подводами — только по ним.
— А почему два мостка? — спешу уточнить у Галькевича.
— На карте оно плохо видно, но Исса здесь делится на два рукава. Потому и мостов два, — пояснил командир отряда ВЧК. — Вот у этих мостов и надобно банду встретить. Поставить пулеметы — и вдарить! — энергично махнул он рукой, сжатой в кулак.
Вглядываясь в карту, задаю уточняющий вопрос:
— Хорошо, напорются они на пулеметы, бросят подводы и кинутся в лес — вон он, у самой дороги, с северной стороны. Или вон еще проселок на юго-восток обозначен. Вот, где «Хорошки» написано. Хутор, что ли? Туда тоже могут свернуть. Что тогда?
— Правильные вопросы задаешь, — присоединился к разговору Рюриков, — а говорил, не военный. Надо с севера у дороги, аккурат на самой опушке, еще засаду ставить, и туда — второй пулемет.
— А если кто на Хорошки свернет? — напоминаю о своих сомнениях.
— У Хорошек тогда моих в засаду поставим, с «льюисом», — предлагает Галькевич.
— Нет, — качаю головой, — если они в этом месте на засаду наскочат, то смогут сразу в лес с дороги кинуться. Лучше пулемет у самой развилки дорог поставить. Тогда им и дорогу на Хорошки перекроем, и назад по тракту не дадим рвануть.
— А говорил — не военный! — еще раз выдал Федор Иванович. — Соображаешь! Тебя бы командиром поставить, опыта бы набрался — и, глядишь, на батальон, а то и на полк бы вышел!
— Соображать не только на войне надо. В мирном времени как бы не сильнее соображалка нужна. — Вот не прельщает меня военная карьера, и все тут.
— Не, мир — не война, там так крутиться не надо, — возражает Рюриков.
— Не скажи, — качает головой Галькевич, по всему видать, более подкованный, да и более опытный. — Вот ты знаешь, какими путями можно из нашей нынешней разрухи в будущую Коммуну дойти?
Комроты промолчал, видимо сразу не найдя что ответить.
— Вот то-то же! — осадил его чекист.
— Ладно, revenons á nos moutons[1]
, — сорвалось у меня. Черт, за языком следи, шляпа! — Чево? — тут же недоуменно воскликнул Федор Иванович.