Ветер с океана

В конце второй недели на промысле Шарутин спустился в машинное отделение. Там стармех обучал молодого второго моториста следить за правильной работой «вспомогачей» — малых двигателей. Главный двигатель гудел мощно и ровно, Потемкин был из стармехов, для которых перебои в работе дизелей не столь даже досадны, как оскорбительны. Шарутин отозвал стармеха в сторону и пытался заговорить потише, но в машинном отделении стоял такой грохот, что вместо интимного приглушения голоса пришлось перейти почти на крик.

— Слушай, дед, исполни личную просьбу, — сказал он Потемкину, который был ровно на год моложе его самого. — Как у тебя в смысле горючего? Запаса в танках хватает?

— Собираешься вместо спиртного пить солярку? — сострил стармех. — Много на пропой души не выдам, а с центнер налью. Притаскивай канистры.

— Чудак, я серьезно.

— Если серьезно, так подошло время пополнить запасы горючего. Танки на три четверти опорожнены.

— Вот и я так думаю — подошло время. А где собираешься бункероваться горючим?

— На «Тунце», естественно, мы к этой базе прикреплены.

— Антон, окажи одолжение, сугубо личный вопрос, понимаешь? Надо чтобы «Бирюза» пришвартовалась разок к «Печоре». Вот так нужно! — Штурман выразительно провел рукой по горлу. — И капитану не говори, что я это просил, придумай что-нибудь от себя.

— Что-нибудь придумаем, если тебе позарез нужно, — пообещал стармех.

Шарутин удалился в рубку. Там Карнович с Красновым обсуждали перспективы ближайших дней. Сельдяные стаи в районе обеих плавбаз поредели, надо было уходить в дальние промысловые квадраты. Шарутин принял горячее участие в обсуждении, он всегда был за то, чтобы в океане носиться от меридиана к меридиану, от одной параллели к другой. В рубке появился стармех с сообщением, что надо запастись горючим и лучше это сделать на «Печоре», а не на «Тунце».

— Вот еще — на «Печоре»! — возмутился капитан. — С какой стати? Мы селедку засаливаем и сдаем полными трюмами, а к «Печоре» без свежья не подходи. А сколько свежья будет?

— На «Тунце» запасы горючего в обрез, а «Печора» только пришла на промысел, у нее танки полны, — ответил Потемкин. — Кое-какое различие и в качестве смазочных материалов, для наших механизмов имеет значение.

— Один разок можно пойти и к «Печоре», — сказал старпом. — Наберем тонн десять, двенадцать свежья и пойдем.

— Сделаем по-другому, — решил капитан. — Набьем сперва трюмы соленым товаром, а потом, сверх соленья, добавим свежья. Сдадим на «Печору» свежье, попросим заодно принять и соленую продукцию. Пока Потемкин будет заливать танки, не стоять же нам без дела у борта плавбазы. «Печора» и от соленой селедки тогда не откажется.

Шарутин молча слушал этот разговор и сразу после решения капитана выскочил наружу с таким радостным лицом, что Миша, подсоблявший Колуну укладывать в порядке трал, зачиненный и приготовленный к отдаче за борт, посмотрел с удивлением. Штурман помог обоим, потом уселся на горке влажной дели. Колун сел в стороне чинить другой трал, эту работу он всегда делал сам. Штурман поделился с Мишей и Колуном новостью: промышлять пойдем в дальние квадраты, а сдачу произведем на «Печоре».

Миша припомнил, что Шарутин ждал каких-то неожиданностей в связи с приходом на промысел «Печоры», но подробно разъяснять не захотел — не захочет, вероятно, и сейчас. Миша никак не отозвался на сообщение штурмана, а тралмастер рассудительно заметил, что здесь ли промышлять или дальше, ему безразлично, была бы рыба, — дорог в океане на все тридцать два румба, и ни на одной не встретишь светофора.

Штурман с увлечением подхватил новую тему.

— Дорог в океане — большой джентльменский набор. Нас буря не остановит, буря не светофор. Кати на все румбы, куда тебе суждено. Дорог в океане много. И одна — на дно!

— Мрачные стихи! — заметил Миша, улыбаясь. — А что до бури, то пока ни одной не было. Такое безветрие, что просто прелесть.

— Не прелесть, а жуть! — серьезно возразил штурман. — Продолжительный штиль на этих широтах — шутка многозначительная. Такую фантасмагорию предвижу! Как по-твоему, Иван Яковлевич?

Колун подтвердил, что затянувшееся безветрие рано или поздно, но оборвется бурей. И чем сегодня тише, тем завтра загрохочет сильней. Что до него, то он свои меры принял, на палубе держит только необходимые материалы, а все остальное несет в кладовку.

Шарутин, заметив, что капитан спустился к себе в каюту, поднялся снова наверх и прошел в радиорубку.

— Отбей на «Печору» маленькое сообщение, — сказал он радисту. — Диктую текст. «Печора», каюта номер семьдесят четвертая. Все в порядке. Жди. Шарутин.

— А кому конкретно? — спросил радист, записывая радиограмму. — Фамилия получателя?

— Получатель — каюта, — строго сказал штурман. — И фамилия ее — номер семьдесят четыре. Или не ясно?

Радист, молча пожав плечами, застучал ключом на своем радиопередатчике «Ерш».

Через несколько дней, впервые за три недели на промысле, «Бирюза» с полными трюмами засоленной селедки и палубой, сплошь заставленной бочками со «свежьем», понеслась не к «Тунцу», а к «Печоре» и, лихо повернув, заняла очередь.