Ветер сквозь замочную скважину

Битси дернула ушами. Они уже проехали мимо дома вдовы Смэк, который стоял в конце главной улицы, на самом краю деревни. Здесь запахи леса ощущались в полную силу: легкий пряный аромат древоцвета и крепкий, тяжелый дух железного дерева. Это было безумие: маленький мальчик едет в лес ночью, совсем один, и даже без топора, чтобы в случае чего защититься. Тим это знал — и все равно ехал в лес.

— За этого гада.

На этот раз звук его голоса напоминал тихий рык.

Битси знала дорогу и не сбавила шаг, даже когда вступила в заросли древоцвета. Не растерялась она и тогда, когда лесная просека сузилась до тропинки, пересекая границу, за которой начинались железные деревья. Но когда Тим осознал, что действительно въехал в Бескрайний лес, он остановил мула, залез в рюкзак и достал газовую лампу, которую стащил из амбара. Судя по весу, маленький жестяной баллончик у основания лампы был полностью заправлен топливом, и Тим решил, что его хватит как минимум на час. Может быть, и на два, если расходовать газ экономно.

Он чиркнул спичкой о ноготь большого пальца (этой маленькой хитрости его научил папа), повернул круглую ручку в верхней части баллончика, там, где тот соединялся с горлышком лампы, и сунул горящую спичку в узкую прорезь, которую называют «бабской щелкой». Лампа зажглась синевато-белым светом. Тим приподнял ее повыше, и у него перехватило дыхание.

Он и раньше бывал на Тропе железных деревьев, но всегда — с папой, и никогда — ночью. То, что мальчик увидел сейчас, было так грозно и страшно, что он даже подумал, а не повернуть ли назад. Здесь, поблизости от деревни, лучшие железные деревья были уже давно срублены, но те, что остались, возвышались над мальчиком и его маленьким мулом, прямые, высокие, мрачные и торжественные, как старейшины Мэнни на похоронах (Тим видел такую картинку в одной из книжек вдовы Смэк), — они уходили ввысь, далеко за пределы бледного пятна света от слабенькой лампы. Снизу стволы были гладкими, без единого сучка. На высоте футов сорока начинались ветки, тянувшиеся к небесам, словно воздетые руки, и накрывавшие узкую тропку густой паутиной теней. Если бы ветки росли пониже, на высоте человеческого роста, пройти между стволами было бы вообще невозможно. А так проход был. Хотя с тем же успехом можно было бы сразу перерезать себе горло острым камнем. Всякий, кому хватит дурости сойти с Тропы железных деревьев и углубиться в чащу, очень скоро заблудится в лабиринте стволов и в конечном итоге умрет от голода. Если раньше его самого не съедят. Словно в подтверждение этой мысли где-то в темных глубинах леса раздалось хриплое утробное рычание какого-то явно большого и страшного зверя.

Тим спросил себя, что он делает здесь, в лесу, когда у него есть теплая постель с чистыми простынями в доме, где он родился и вырос. Но потом мальчик прикоснулся к папиной счастливой монетке (висевшей теперь у него на шее), и к нему вернулась решимость. Битси оглянулась, как будто спрашивая: Ну и чего? Куда теперь? Вперед или назад?

Тим не был уверен, что ему хватит мужества погасить лампу, пока в ней не закончится газ и он вновь не окажется в полной темноте. Однако голос рассудка все-таки победил, и мальчик погасил лампу. Он больше не видел железных деревьев, но чувствовал их подавляющее присутствие.

И все же: вперед.

Он сжал коленями бока мула и цокнул языком. Битси сдвинулась с места. Она шла плавным и ровным шагом. Спокойствие Битси говорило о том, что она не чувствует никакой опасности. По крайней мере пока не чувствует. Но с другой стороны, что мул может знать об опасности? Если что-то случится, это он должен ее защищать.

Ох, Битси, Битси, подумал он. Если бы ты только знала.

Сколько он уже проехал? И сколько ему еще ехать? Сколько он еще проедет, прежде чем решит прекратить это безумие? Кроме него, у мамы вообще никого не осталось. Никого, кого можно любить и кто сможет ее защитить. Так куда же он едет?

Ему казалось, что он проехал уже колес десять и даже больше в глубь леса, но он знал, что такого не может быть. Он знал, что шуршание, доносившееся из чащи, — это шелест листвы на высоких ветвях, качавшихся под ветром Широкой Земли, а не шаги неизвестного зверя, который крадется за ним по пятам, щелкая пастью в предвкушении вкусного ужина. Тим все это знал, но почему тогда ветер звучал так похоже на чье-то дыхание?