Ветер сулит бурю

— К черту полицию! — сказал Большой Микиль. — Раз у нас даже фотографий их нет, так ничего из этого и не выйдет. Пошли-ка лучше по домам, и дело с концом.

Он широко зашагал в сторону порта, отец Туаки пошел за ним.

Мико стоял и смотрел им вслед, и, несмотря на то что вся эта история была отвратительна, его вдруг обуяла радость. Он смотрел, как ветер метет мусор в порту, гонит перед собой, будто гигантская, невидимая глазу метла, клочки соломы и сена из канавы и обрывки грязной бумаги. Даже спокойная вода дока всколыхнулась под напором крепчавшего ветра, словно та же метла прошлась и по ее поверхности. За воротами дока, туда дальше, бесновалось море. Видно было, как волны перекатываются через остров, на котором стоял маяк. Низко нависли тяжелые тучи. Небо темнело, и вдалеке на флагштоке поднялся черный флаг — сигнал бури.

«Я это сделаю сегодня же, — подумал он. — Я это сделаю сегодня вечером, и дело с концом».

— Ты чего это стоишь и ухмыляешься, как дурак? — озабоченно спросил Туаки.

Мико обнял его за плечи.

— Туаки, — сказал он, — я сейчас самый счастливый человек во всей Ирландии. И знаешь почему?

— Почему? — спросил Туаки.

— Потому, что этот сукин сын промазал и не попал в тебя бутылкой, — сказал Мико. — Слушай, Туаки, если бы он покалечил тебя, я не знаю, что б я сделал. Я б убил его.

— И никого бы ты не убил, — возразил Туаки. — Потому что я бы его сам первый убил.

— Слава Богу, никому никого убивать не пришлось, — сказал Мико. — Этому-то я и радуюсь. Ну, теперь пошли! Я иду домой. Мне нужно еще кое-что сделать.

Он пересек улицу и быстро зашагал мимо таможенного склада, около которого стоял английский тральщик.

— Ты бы потише, а? — сказал Туаки, с трудом поспевавший за ним. — Чего это на тебя нашло, Мико? Кто тебя гонит?

— Черт меня гонит, — ответил Мико, не поворачиваясь.

— Вот тебе! — сказал Туаки и плюнул в английский тральщик, когда они проходили мимо. — Чтоб ты потонул поскорее!

Двое пожилых рыбаков с нетерпением поджидали их.

— Вы где это запропастились? Где запропастились-то?

У пристани стоял дед.

— Ага! — издевался он. — Тоже морячки. Дунуло на них чуть-чуть, а они сразу домой бежать!

— Ветер уж больно поганый, отец, — сказал Большой Микиль. — Большого ненастья с таким ветром можно ждать.

— Чудо еще, — сказал дед, — что у вас мозгов хватило вовремя воротиться.

Они выгрузили из лодки все, что полагалось, и подвязали паруса, и подвесили кранцы[40], и после этого Мико ушел.

— Спешу я, — сказал он, — сделать мне кой-что надо. Вы всего не тащите, оставьте тут что-нибудь, я потом прихвачу, когда со своими делами управлюсь.

И побежал прочь от них по зеленой траве, напугав пасшихся на лугу гусей.

Он засмеялся, когда они зашипели на него, и приостановился, вспоминая случай из далекого детства, когда он швырнул оловянную кружку в голову гусаку Бидди Би. И напугал же его тогда этот гусак! Да и Бидди Би тоже. Где теперь Бидди Би, которой ничего не стоило отчитать хоть самого Папу Римского? Будто и не было ее вовсе. Домик ее стоял в конце ряда, а сама она умерла. Да и от домика-то ничего не осталось. Скинули с него прогнившую соломенную кровлю, а стены сровняли с землей, чтобы кто-нибудь туда ненароком не вселился. Сплошной ряд белых домиков обезобразили появившиеся в нем там и сям бреши, похожие на зияющие дыры на месте вырванных зубов. А скоро и от всего ряда ничего не останется. Домишки будут разрушать и сносить, а на их месте строить безобразные двухэтажные строения. Все изменится. Старого никогда не воротишь! Он побежал дальше, подумав между прочим, что все-таки странно, отчего бы не строить здесь дома вроде тех, что разрушают. Взяли бы кого-нибудь, кто в строительстве понимает, как они называются — архитекторы, что ли, ну вот, и взяли бы кого-нибудь из них, чтобы составил план нового поселка с отдельными домиками, построенными по последней технике. Кладдах знают все. Он всегда славился как раз потому, что он такой, как есть, ни на что другое не похожий, а когда понастроят тут безобразные дома, так он свое лицо потеряет и станет, как всякая другая новостройка: на месте старых трущоб — ряд домов с грядками капусты в садиках и с железными оградами, ржавеющими на сыром морском ветру.

А ну их, раз нет у них воображения, чего с них возьмешь? Дом все равно остается домом, а крыша крышей. И ну их всех к черту! И наши дети не будут знать, какой был раньше Кладдах, а если кому и захочется узнать, так может посмотреть картинки. Это все, что останется. Картинки, на которых будут нарисованы ряды белых домиков, а перед ними гуси на зеленой траве.

Мать была в кухне.

— Горячая вода есть, мама? — спросил он. — Я побриться хочу.

— Вернулись? — сказала она, поднимаясь со стула. — Дед твой за вас беспокоился. Боялся, что вы не увидите сигналы в порту.

— А ты-то сама разве совсем за нас не беспокоилась? — спросил он, стягивая с себя куртку, и кинул кепку на стол.

Она удивленно подняла на него глаза и, прежде чем ответить, худой рукой откинула назад прядь седых волос.