Читаем Ветер сулит бурю полностью

— Не знаю, что и думать, — сказал Комин, отряхивая брюки. — Знаю только, что еще никогда в жизни не было мне так страшно, так что, наверно, это все-таки случилось, а то с чего бы меня вдруг так разобрало? Пойду-ка я пока что домой. Вот доберусь до дому, улягусь в постель рядом с Мэйв, тогда и поверю, что ничего этого, может, вовсе и не было и что все это нам просто померещилось.

Мико стоял у ворот, пока дядя Джеймс отпирал входную дверь, и смотрел, как постепенно исчезает в отдалении спина Комина. «Что ж, наслаждайся своим счастьем, Комин, — мысленно сказал он ему. — Иди к своей Мэйв». Он так и представил, как она проснется, откроет заспанные глаза и взглянет на своего мужа, увидит склоненное над ней доброе, мужественное лицо Комина с белыми, поблескивающими зубами и теплым светом в глазах. «Радуйся, Комин, коли выпало тебе такое счастье», — думал он, точно кидал эти слова ему вслед. И были они, между прочим, от всего сердца. Ему вдруг захотелось догнать Комина и втолковать ему это. Комин обернулся и помахал. Мико помахал в ответ. Потом Комин скрылся за поворотом дороги.

Позднее они с дядей Джеймсом и так и эдак обсуждали случившееся за чаем, поджидая Большого Микиля, который еще не вернулся из Клеггана.

— Дядя Джеймс, — сказал Мико. — Помните, вы еще звали тех, кто сзади нас в лодке был, по именам? Помните, какие вы имена называли?

— Помню, — сказал дядя Джеймс.

— А почему вы как раз эти имена называли? — спросил он.

— Да потому, что я думал, это они там сидят, — сказал дядя Джеймс.

— Да ведь их там не могло быть, — сказал Мико, — ведь они были в лодке, которая из залива вовсе и не выходила.

— Знаю я, — сказал дядя Джеймс, и в глазах его было уныние.

— А вы видели, кто в той лодке загребным сидел? — спросил тогда Мико.

— Видел, — сказал дядя Джеймс.

— Это не Комин был? — спросил Мико.

— Комин, — сказал дядя Джеймс.

Рассвет был холодный.

Глава 15

Если есть на Марсе люди, то и до них, верно, донесся гогот, стоявший над землей весь следующий день. История о трех рыбаках и призрачной лодке облетела все бухты, все острова и полуострова провинции. Мико с Комином бродили, стыдливо понурив головы, и делали вид, что им смешно не меньше, чем всем остальным, но щеки у них были красные, и это был первый за всю историю графства случай, что дядя Джеймс вышел из себя. Вначале он старался образумить шутников, объяснял, что такие случаи бывали и раньше, что это предостережение: быть, значит, беде. Но они не унимались, так что в конце концов он обругал их, да так, что досталось всем — от прапрадедов до праправнуков. С тех пор как Моисей[35] в припадке гнева разбил скрижали о головы бедных евреев, свет еще не слышал столь замысловатой ругани, так что все пришли в восхищение и даже почувствовали известную гордость — вот, мол, как у нас умеют. Но думаете, кто-нибудь отнесся к этому серьезно? Хоть бы один!

Верно они заметили накануне, что им теперь прохода до конца дней не будет. История эта уже, пожалуй, перешла в область народных преданий, и отец Комина Тиг принялся за обработку версии, которая будет передаваться из поколения в поколение как достоверный факт, а потом, может, и попадет в многострадальный блокнот какого-нибудь простачка из комиссии по изучению фольклора. «Пусть радуются, — говорил Тиг, — а то им, беднягам, одними перевранными сказками Ханса Андерсена приходится пробавляться».

Сидя в пивнушке в Клеггане, Микиль поджидал Портного, который должен был привести с собой свою команду. И хорош же был здесь портер! Такой пенистый — посмотреть, так слюнки потекут. А сквозь раскрытую дверь пивнушки ему было видно, как подметали небольшое помещение напротив, где назавтра должен был состояться вечер.

Наконец появился Портной со своими ребятами, их было человек семь, и, выпив по паре кружек, они все вместе пошли к лодкам, и настроение у всех было превосходное. Воздух был бодрящий, но море совсем спокойное, и луна в небе, как и вчера, была окутана дымкой.

В лодке были Портной, и Джон, сын его, и старый Бартли Уолш, и Мартин Делани, что жил на краю деревни, и его сын Паки, и Большой Микиль.

Кроме них самих, в лодку надо было еще погрузить семь неводов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вихри враждебные
Вихри враждебные

Мировая история пошла другим путем. Российская эскадра, вышедшая в конце 2012 года к берегам Сирии, оказалась в 1904 году неподалеку от Чемульпо, где в смертельную схватку с японской эскадрой вступили крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». Моряки из XXI века вступили в схватку с противником на стороне своих предков. Это вмешательство и последующие за ним события послужили толчком не только к изменению хода Русско-японской войны, но и к изменению хода всей мировой истории. Япония была побеждена, а Британия унижена. Россия не присоединилась к англо-французскому союзу, а создала совместно с Германией Континентальный альянс. Не было ни позорного Портсмутского мира, ни Кровавого воскресенья. Эмигрант Владимир Ульянов и беглый ссыльнопоселенец Джугашвили вместе с новым царем Михаилом II строят новую Россию, еще не представляя – какая она будет. Но, как им кажется, в этом варианте истории не будет ни Первой мировой войны, ни Февральской, ни Октябрьской революций.

Александр Борисович Михайловский , Александр Петрович Харников , Далия Мейеровна Трускиновская , Ирина Николаевна Полянская

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Попаданцы / Фэнтези
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее