Ветер Трои

Т. говорил и дальше в том же духе, оговариваясь, что все сказанное им – одно сплошное общее место. Да, общее место, я не спорю, но до чего же страшно в этом общем месте!

Я: Тогда скажи, как жить сегодня, чтобы быть счастливым каждый день?

Т: Добивайся. Добивайся хоть чего-то – и ты хотя б чего-то, а добьешься. Любыми средствами, о которых не предполагаешь пожалеть и о которых после не придется позорно оправдываться перед совестью.

Я: Предположить-то можно все – да разве угадаешь?

Т: Не угадаешь. И вероятно, все-таки придется сожалеть и выяснять отношения с совестью… Но твоя совесть – это твой, и только твой, приватный собеседник. Ты с ней, положим, не договоришься – зато поговоришь, это уже немало. Не думай только о вине перед людьми, как понимают ее люди; невиноватых перед ними нет, а если бы и были – их бы никто не потерпел… Конечно, мы в конце любой игры, мой Ю., останемся в полнейшем проигрыше; ты будешь вынужден признать в конце, что ты в игре ошибся или даже поступился совестью. Все лучше, чем сказать себе: я проиграл, не вступая в игру или играя в поддавки, – и я вообще не жил, страшась по жизни ошибиться. Как тогда быть с совестью? Она простит тебе несчастную, не прожитую толком, твою единственную жизнь, совсем не для того тебе дарованную?

Я: …И вот я понял, например, что я играл и проиграл, и проиграл с концами, да еще ценой спокойной совести, – как мне будет это вынести? Как дальше быть?

Т: Прими как должное. Как приговор, обжалованию не подлежащий. Поди купи себе побольше хорошего вина – не этот вот чихирь от девушки с базара (Т. для чего-то вновь напомнил мне о Ксаночке!), а настоящее, высокое вино, достойное момента! Отправься к морю; сядь там у воды и пей вино; смотри закат и угасай вместе с ним…

Я: Но ты же помнишь, я не пью и никогда не пил.

Т: Вот и прекрасно! Самое время начать! Начнешь, и напоследок тебя ждут откровения!.. Однажды ты узнал, каково плакать от счастья. Теперь узнаешь, что такое быть счастливым оттого, что плачешь».

На этом разговор наш прекратился. Мне показалось, он хотел заплакать, но сдержался и молчал. Допил, что оставалось на дне последнего стакана, и отодвинул его в сторону».

Как бы Тихонин ни запугивал послезавтрашним днем и без того пуганого Ю., который, к слову, много на себя берет, заявляя, будто бы Тихонин собирался плакать, наша повесть не о том. Она о дне вчерашнем, который вдруг возьми и догони Тихонина сегодня; о том, как недостигнутая цель, оставленная им недосягаемой, сама его настигла; о том, как он обрел Марию, – и нет прикольней повести на свете, как выразился самый молодой из нас.

Один американский математик исхитрился вычислить, что Одиннадцатое сентября сумело так или иначе дотянуться до каждого пятого жителя Земли. Тихонин – это вам не каждый пятый, но его жизнь пошла туда, куда теперь пришла, как раз Одиннадцатого сентября. Он был в Нью-Йорке в этот день.

Тихонин был тогда в Америке впервые. Они с Шен Фином прилетели из Москвы – через Сиэтл – в Сан-Франциско по своим делам. Дела задались бодро, и даже трудно было поспевать за ними: из Сан-Франциско в Колорадо, потом из Денвера в Чикаго, оттуда, на турбовинтовом летающем трамвае, – в Аризону; в Айдахо чуть не опоздали, и в Бостоне закончили поход. Осталось побывать в Нью-Йорке, где никаких дел не было, – но как же в нем не побывать? Поздним вечером десятого они были на месте, в Квинсе: там был забронирован отель. Уже в пять PM следующего дня им надо было отбыть в Москву; план на AM был прост: с утра – автобусная экскурсия, чтобы оглядеть Нью-Йорк хотя бы наспех, затем обед в каком-нибудь уютном ресторанчике и, наконец, такси до JFK.

Из кучи предлагаемых маршрутов Тихонин и Шен Фин выбрали тот, который начинался в восемь на смотровой площадке одной из башен ВТЦ. И выбран был маршрут затем лишь, чтобы этой смотровой площадкой пренебречь – попросту выспаться и присоединиться к группе на ходу, в следующей точке, на пристани. Вид на Нью-Йорк с огромной высоты Тихонина не привлекал: он взмок однажды в Риме, поднимаясь вверх по лестнице под купол собора Святого Петра – только затем, как оказалось, чтобы увидеть с верхотуры бессмысленную россыпь бледных кубиков, полускрытых знойной дымкой. Шен Фин вообще, как ни странно это прозвучит сейчас, боялся высоты, – а недосыпом в той поездке по Америке они страдали оба… Предупредив по факсу экскурсионное агентство, они отлично выспались и к десяти утра явились на причал. Паром, на котором намечалась следующая часть экскурсии – прогулка по воде вокруг Манхэттена, – встал у причала, но автобус с экскурсантами к причалу все не прибывал. Мы так и не узнаем никогда, где этих экскурсантов застигла атака: в лифте, на смотровой площадке или уже на выходе из башни – или их автобус до экскурсии, увязнув в пробках, не вписался в расписание, и им случилось обмануть судьбу, не помышляя об обмане и вообще о ней не думая…