Недолго длилась дикая скачка: ломовой конь был не способен так перенапрягаться и скоро сменил корявый галоп на рысцу, а потом и вовсе поплелся ленивым шагом. Жабба, впрочем, это удовлетворяло: как-никак он двигался, а баржа — нет. Дерзкий поступок, свидетельствовавший, по мнению Жабба, о недюжинной смекалке, возвратил ему благодушное настроение, и против прогулки в погожий день он не возражал, ехал потихоньку, отгоняя мысли о добром обеде и о том, как давно он не ел по-человечески. На солнышке его разморило, он задремал. Канал был уже далеко позади, когда конь решил подкрепиться, и опустив морду, захрумтел травой. Уснувший седок едва не съехал по его шее, вцепился в гриву и осмотрелся. Они находились на широком выгоне; тут и там, насколько хватало глаз, из травы поднимались кустики дрока и ежевики. Невдалеке стоял потрепанный цыганский фургон, а за ним, сидя на перевернутом ведре и глядя вдаль, задумчиво курил возница. Рядом горел костер; рыжее пламя лениво облизывало дно походного котелка. Под крышкой что-то булькало и попыхивало, наполняя воздух многообещающими испарениями; запахи — теплые, сытные, разно образные — вились, клубились и сливались в один небесно-сладостный аромат: казалось, душа Природы воплотилась в нем, чтобы явиться своим детям, — душа истинной Богини, матери безмятежности и жизнелюбия. Теперь Жабб понял, что до этой минуты не был по-настоящему голоден. Все эти посасывания и подташнивания, которые мучали его с раннего утра — пустяки. Вот он, настоящий голод, и надо как можно скорее утолять его, иначе будут жертвы.
Жабб оглядывал цыгана, прикидывая, что легче: побить его или взять лестью. Цыган перевел взгляд на пришельца, и некоторое время они так и сидели: Жабби ерзал на скакуне, раздувал ноздри, нюхал и молодцевато смотрел на цыгана; цыган на ведре курил, неотрывно глядя на всадницу.
Наконец, цыган вынул трубку изо рта и бесцветно произнес:
— Что ли, продать хотите?
Жабб оторопел. Он не знал, что цыгане заядлые лошадники — ни одной лошади прохода не дают; кроме того, он позабыл, что они постоянно кочуют, а без скотины — сами знаете — далеко не уедешь.
Как он не догадался превратить трофеи в деньги?! Предложение цыгана сулило плотный завтрак и наличные, то есть то, в чем Жабби остро нуждался.
— Чего? — он снова притворился прачкой. — Мне продать тебе этого рысака? Еще чего! И разговора нет. На ком я белье возить буду? Каждую неделю заказчикам — на горбу? Потом, я люблю его, и он во мне души не чает.
— Попробуйте полюбить осла, — вежливо предложил цыган. — Кое-кто ослов любит.
— Ты, вижу, не понимаешь, что этот конь не про тебя, — продолжал Жабб. — Он чистых кровей, — местами, правда. Только не теми, на которые ты уставился. Был призером в свое время, — это и сейчас видно, если в лошадях понимать. Какое там «продай»!.. А сколько б ты дал за этого красавца? — интересно просто.
Цыган ощупал взглядом лошадь, потом — не менее пытливо — всадницу и, снова глянув на «скакуна», коротко бросил:
— Шиллинг за копыто.
Он отвернулся и вновь принялся курить и смотреть вдаль, словно пытаясь довести мир до бешенства бесцеремонным своим разглядыванием.
— По шиллингу? — растерялся Жабб. — Дай-ка я поразмыслю. — Прикинуть надо, сколько получается.
Он слез с коня, пустил его пастись, а сам уселся рядом с цыганом и стал на пальцах подсчитывать барыш.
— По шиллингу! Выходит, четыре шиллинга — и все тут? Ты что?
— Хорошо, — сказал цыган. — Я скажу вам, что я сделаю: накину еще шиллинг, и это будет на три с половиной шиллинга больше, чем стоит ваша кляча. Это мое последнее слово.
Жабби задумался. Он был гол как сокол, голоден и к тому же далеко — и неизвестно, насколько далеко — от родного дома. А если враги до сих пор прочесывают местность? В такой ситуации пять шиллингов — кругленькая сумма. С другой стороны, что-то не больно-то много за живого коня… Но он-то ему бесплатно достался! Сколько цыган ни дай — все чистая прибыль!
— Вот что, цыган. Я скажу тебе, что мы сделаем, и это мое последнее слово. Ты даешь мне шесть с половиной шиллингов, наличными. Кроме того, ты кормишь меня завтраком: я съем из твоего котелка ровно столько, сколько смогу (за один присест, конечно). Пахнет отменно. Взамен я отдаю тебе чистокровного жеребца со всей красивой сбруей впридачу, — владей. Ну, что — идет? Говори, да я поеду. У меня тут неподалеку знакомый живет, он из-за моего коня сон потерял.