Читаем Ветер в твои паруса полностью

Он говорил еще что-то, но она уже ничего не слышала, кроме биения сердца... Она бежала домой, на вокзал, на дачу, туда, где еще не стерлись следы Алексея; она повторяла его слова и старалась удержать, в памяти его голос... Боже, какая она в самом деле телка! Разве такая любовь - любовь через годы, через тысячи километров, - разве такая любовь не священна! И разве на нее можно не ответить?.. Она остановилась, словно наткнулась на что-то. - Можно на нее не ответить? - медленно переспросила она себя. Можно. Можно позволить любить себя. И она сделает это. Сделает; Потому что хватит забивать себе голову сказками. Она словно шарахнулась в сторону. Мстила себе за годы сентиментального бреда, всяческой чепухи, такой наивно-детской, что если бы рассказать обо всем подругам, они подняли бы ее на смех.

Раньше она избегала веселых застолий е вином и танцами: ей было тоскливо сидеть и слушать умную чушь и абстрактные анекдоты. Ловить на себе откровенные взгляды, чувствовать, как во время танцев руки партнера красноречиво говорят о его желаниях. Она не была ханжой. Просто ей было противно.

Теперь она все чаще и охотней принимала приглашения. И хотя ей по-прежнему было скверно от этих компаний и руки кавалеров не сделались деликатней, она ловила себя на мысли, что ей любопытны эти люди.

Как любят они? И любят ли? И обязательно ли это? Вот та милая девочка с фарфоровым личиком - у нее муж, спокойный тихий интеллигент, кажется, физик. Она ведь с ним счастлива, правда? Или не очень, если вот уже который раз Нина видит ее с чернявым хлыщом из Мосэстрады... Или это одно другому не мешает?..

А Рита?

С Ритой они вместе росли. В школе она даже пыталась отбить у Нины Алексея. Трезвая такая была девочка, деловая. Знала много умных слов и называла Нину человеком созерцательным. "Человек- - сам кузнец своего счастья", - любила она повторять. Потом вышла замуж. Подруги ей завидовали, потому что муж действительно был очень хороший человек, добрый, честный, пользовался уважением.

"И я его очень уважаю, - сказала она Нине за несколько дней до свадьбы. Доверие, общность интересов и уважение - именно в этом я вижу залог счастливой супружеской жизни".

А про любовь ни слова. Потому что деловая. А я человек созерцательный.

Ритка, должно быть, действительно счастлива. Грустной я ее не видела.

...Алексей вернулся год назад. Все было ясно, но он решил сделать формальное предложение и сделал его в тот же день в саду, на лавочке, под старым кленом. Нина сидела и ждала, когда он заговорит, но эта лавочка и этот клен почему-то раздражали ее. Алексей сказал все, что надо было сказать, хорошо сказал, с чувством, с волнением, заверил, что любовь его прочна и глубока, проверена временем, а поэтому надежна.

Мама уже несколько раз выходила на веранду, наверное, сейчас назовет пить чай, и надо ему ответить, что все ясно, они поженятся, когда он захочет, но вместо этого она зачем-то спросила:

- А там для меня есть место?

- Ну еще бы! Разве ты не знаешь? Я уже договорился, будешь работать в соседнем институте.

- Глупый! Я не об этом. - Она ткнула пальцем ему в грудь. - Вот здесь, для меня много места?

Он обнял ее и сказал уже почти спокойно:

- Ты знаешь, как я торопил время? Я без тебя не жил, а просто существовал во времени и пространстве. Знаешь, есть такая философская категория?

- Да, дорогой, знаю... Есть такая категория. Пойдем пить чай.

Свадьбу, однако, решили отложить. Нина не совсем здорова. Да и стоит подождать, пока Алексея утвердят в министерстве.

Некуда действительно торопиться?

Год между тем прошел. На завтра назначена свадьба...

Нина смотрела в окно. Думала. И чуть не проехали остановку.

Было душно, каблуки вязли в асфальте, над головой гремели железом мосты, и поезда не успевали привозить и увозить огромные толпы людей, которые здесь были уже не москвичами, но еще и не дачниками. Только теперь она заметила, что серые коробки домов, шедшие плотным строем с ближайшей станции, уже пришли и сомкнулись вокруг поселка, и теперь отсюда ничего, кроме них, не видно; не разглядеть ни дач, ни леса...

Ей на минуту сделалось грустно, но тут же она улыбнулась толстому растерянному полковнику, у которого обе руки были заняты кульками с яблоками; один кулек порвался, и яблоки стали падать. Нина подобрала их, положила в кулек, полковник благодарно кивнул, а ей было весело смотреть, как он сдувает со лба капельки пота...

Она долго шла по улице, одна сторона которой была застроена корпусами с балконами, а другая еще лишь намечалась траншеями фундаментов, потом свернула на аллею, в конце которой у их дачи стояла чья-то приблудившаяся "Волга", и почти столкнулась с человеком в шляпе. Он вышел из Ритиной калитки, а сама Рита стола у забора и смотрела ему вслед.

- Зайди, - сказала Рита, - сто лет не виделись.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература
Рассказы советских писателей
Рассказы советских писателей

Существует ли такое самобытное художественное явление — рассказ 70-х годов? Есть ли в нем новое качество, отличающее его от предшественников, скажем, от отмеченного резким своеобразием рассказа 50-х годов? Не предваряя ответов на эти вопросы, — надеюсь, что в какой-то мере ответит на них настоящий сборник, — несколько слов об особенностях этого издания.Оно составлено из произведений, опубликованных, за малым исключением, в 70-е годы, и, таким образом, перед читателем — новые страницы нашей многонациональной новеллистики.В сборнике представлены все крупные братские литературы и литературы многих автономий — одним или несколькими рассказами. Наряду с произведениями старших писательских поколений здесь публикуются рассказы молодежи, сравнительно недавно вступившей на литературное поприще.

Богдан Иванович Сушинский , Владимир Алексеевич Солоухин , Михась Леонтьевич Стрельцов , Федор Уяр , Юрий Валентинович Трифонов

Проза / Советская классическая проза