Ветер вересковых пустошей

Горлунг отрицательно покачала головой, отступая от него к стене. — Что ты за женщина такая, если угрожаешь своего ребенка убить? — потрясенно спросил Олаф.

— Олаф, я буду или законной женой или никем, выбирай. Если ты хочешь, чтобы всё оставалась как нынче, значит, брачный пир должен пройти по всем обычаям. Если ты не хочешь этого, я уйду из Утгарда.

Олаф засмеялся, эта женщина нынче целый день веселила его нелепыми замечаниями, угрозами, обещаниями.

— Уйдешь? Кто отпустит тебя? Ты моя. И довольно об этом. Я прикажу, и тебя не выпустят даже за ворота Утгарда, — бросил он, поборов смех.

Считая, что последнее слово в этом разговоре осталось за ним, Олаф, едва сдерживая бешенство, вышел из покоя Горлунг.

* * *

С тех пор и повелось так, что Горлунг начала избегать Олафа, она пустила на самотек всё хозяйство Утгарда и все дни просиживала в ткацкой с Прекрасой, а вечера в своем покое с Рагнаром.

Прекраса не одобряла поведения сестры и постоянно ей об этом твердила:

— Горлунг, ты зря так, нужно было соглашаться со словами Олафа, — говорила она.

— Нет, Прекраса. Я права. Я ему не просто девка какая-то. Я — дочь князя, внучка конунга, княгиня, в конце концов, — упрямо молвила Горлунг, не глядя на сестру.

— Горлунг, прекрати ты эти разговоры. Об этом кроме тебя уже и не помнит никто, а ты, словно безумная, всё свое твердишь. Посмотри на меня. Я счастлива с Дагом, — проговорила Прекраса, поглаживая свой округлившийся живот, — ты сама себе ищешь бед на голову.

Но Горлунг лишь качала головой, переубедить её было никому не под силу.

Она была уверена, что Олаф всё-таки пошлет мунд во двор наследника Ульва Смелого. Ведь каждую ночь Олаф приходил в её покой, и волоком тащил её в свою одрину. Горлунг в эти ночи не говорила ему не слова, ничем не выказывая своего отношения, она даже не смотрела на него.

Это были жуткие ночи, почти такие же черные, как проведенные подле Карна. Нет, Олаф её больше не бил, и слова дурного не говорил, но каждым жестом показывал, что он — хозяин, а Горлунг — его вещь. Ни одной ласки, ни одного нежного слова, только доказательства совей силы и её слабости.

— Я устал, Горлунг, от такой жизни, — сказал однажды ночью Олаф.

— Ты сам её выбрал, — ответила Горлунг, спуская ноги с ложа и натягивая платье.

— Куда ты собралась? — поднимаясь на локте, поинтересовался он.

— В свой покой.

— Не уходи, — схватив её за плечо, сказал Олаф.

— Я еще нужна тебе, господин? — издевательски спросила Горлунг.

— Не выводи меня из себя, — предостерег её Олаф.

— Я и не держала в мыслях такого, — ответила Горлунг полупочтительно — полунахально.

— Хватит, Горлунг, давай устроим брачный пир и забудем все, что было до него, — примирительно сказал Олаф.

— Ты пошлешь мунд? — спросила она.

Олаф тяжело вздохнул и отвернулся от неё. Что за упрямица?

— Олаф, я прошу тебя, пошли ему мои венцы, серьги, перстни, браслеты — все, что есть у меня, только пошли этот проклятый мунд. Не могу я без него, покоя мне нет, — устало сказала Горлунг, — я не хочу жить с тобой в ругани, но и быть неполной женой, я просто не могу.

— Неужели для тебя это так важно? — удивленно спросил Олаф.

— Да, важно, — ответила Горлунг, — я хочу быть лишь законной женой, если ты захочешь взять себе еще одну жену, я не буду против, но я хочу остаться хозяйкой Утгарда. Я всю жизнь об этом мечтала, мне это необходимо.

— Ладно, — вздохнув, сказал Олаф.

* * *

Мунд был отправлен во двор наследника Ульва Смелого к концу той седмицы, а брачный пир Горлунг и Олаф состоялся за день до йоля [109]. С тех пор наладилась жизнь в Утгарде, Горлунг весь люд принял как новую хозяйку двора. Жены хирдманнов её не полюбили, но больше и не пытались указать на её место наложницы, что берет на себя слишком много. Сами воины относились к Горлунг также, как и некогда к Гуннхильд, как к законной жене Олафа, хирдманнам по сути было глубоко безразлично, кого взял в жены их господин. Хотя Горлунг, как человек, никому не нравилась, и никто из них не завидовал Олафу, выбравшему её в жены.

Утгард со временем расширился и стал очень зажиточным двором. Каждое лето Олаф собирал хирдманнов и они шли в поход, но уже не на Гардар, теперь путь его драккар лежал на запад. И все эти походы были удачными, дракарры возвращались груженные златом и треплями.

Прекраса к весне родила мальчика, названного Лодур — в честь отца Дага, а спустя солнцеворот родила мужу дочь и сына — Скуди и Тронда. Горлунг же с разницей в два солнцеворота родила Олафу двух дочерей — Ингельду и Диду.

Рождение Диды для всех было омрачено гибелью младшего сына конунга Ингельда Молчаливого в одном из походов на земли галлов [110]. Спустя еще два солнцеворота умер наследник конунга Ингельда от гнилой болезни. К тому времени, как Ингельде исполнилось десять лет, из сыновей от законной жены конунга Ингельда оставался лишь Улль, прозванный Безумным.