Ветер вересковых пустошей

Горлунг так задумалась, что не слышала, как вошел Олаф. А тот, словно завороженный смотрел на неё, он прежде не видел княжну такой: мечтательность придала её лицу мягкость, полуулыбка нежно изгибала губы. Обернувшись, увидев Олафа, княжна в миг перестала улыбаться, теперь её глаза смотрели равнодушно, а на лицо словно была одета маска серьезности и озабоченности.

— Приветствую тебя, княжна, — сказал Олаф.

— Приветствую тебя, Олаф Ингельдсон, — ответила Горлунг и кивком указала на лавку возле стола.

Олаф присел на скамью и привычно положил руку на стол. Тонкие пальцы Горлунг проворно развязали узел и, сняв повязку, она сказала:

— Почти зажила рана твоя, больше повязку накладывать не буду, пусть подсыхает.

— А не воспалится она больше? — спросил Олаф.

— Нет, не должна, — помолчав, Горлунг добавила, — скоро домой поедешь, воин.

Олаф промолчал в ответ и, посмотрев в черные глаза княжны, прошептал:

— Ты прости меня, княжна, за нашу встречу первую, я не со зла молвил о тебе те слова.

— Не со зла меня рабыней назвал? — спросила Горлунг.

— Да, ежели б я знал, не посмел бы даже взглянуть на тебя, свет чертогов этих [79].

Горлунг удивленно посмотрела на него и, улыбнувшись, сказала:

— Я прощаю тебя, Олаф Ингельдсон, но не льсти мне более.

— Я и не пытался, клянусь Одином, — ответил норманн.

И княжна, посмотрев в глаза ему, увидев его прямой и честный взгляд, поняла, что Олаф не обманывает, не пытается её загладить вину свою, нет, этот норманн действительно так считал. Растрогана была Горлунг, улыбнулась, и неожиданно для себя самой сказала:

— Хочешь, я скажу, что ждет тебя, Олаф?

— Ты видишь грядущее? — удивленно спросил он.

— Да, я читаю будущее по рунам. Я никому здесь не говорю об этом, иначе замучают девки теремные, но ты веришь в наших богов, ты воин и достоин знать, что ждет тебя впереди. Если ты, конечно, желаешь ведать грядущее.

— Я почту за честь, княжна, если ты откроешь мне завесу грядущего.

Горлунг достала из сундука завернутые в вышитый платок руны. Эврар запер на засов дверь в покои княжны, дабы не помешал никто. Княжна кивнула ему, чтобы он и Инхульд ушли в одрину Горлунг и прикрыли дверь за собой, ибо руны не любят многолюдства.

Княжна долго шептала молитвы богам, перебирала и грела в ладонях камушки с начертанными на них знаками. Прикрыв глаза, она ласково гладила камни, и Олаф не мог отвести взгляд от этих тонких, белых пальцев. Разложив на столе платок, Горлунг взяла Олафа за руки и начала шептать просьбы рунам сказать истину.

Олаф боялся пошевелиться, он с детства знал, что к рунам надобно относиться с почтением, но не мог сосредоточиться ни на чем, все его чувства были обострены, и казалось ему, что даже ласки самой умелой наложницы не вызывали у него таких чувств, что будит в нем прикосновение руки Горлунг.

И, бросив особым образом руны на платок, княжна, склонив голову, прошептала:

— Я вижу долгую жизнь и множество дорог. Ты выбираешь верные, они ведут тебя, и ты покорно идешь по ним. Тебя ждет богатство, власть и поклонение. Скоро, но не сейчас. Всё это связанно с женщиной, она принесет тебе удачу, пролив кровь чужую для себя, родную тебе. Ты познаешь много счастья с ней, но и горе тебя не минует. Я вижу, что скоро начнутся перемены в судьбе твоей, остановить ты их уже не в силах. Ты избрал свой путь.

Олаф зачарованно глядел на княжну, он не особо верил предсказаниям её. И Горлунг это поняла, убрав руны, она спросила:

— Ты не веришь мне?

— По чести сказать, нет, у меня не может быть ни власти, ни богатства, потому что я — не наследник своего отца. Я — сын неполной жены, хоть и признанный своим отцом. У меня маленький двор, по сравнению с двором конунга Торина, он просто ничтожен. И у меня есть жена, она ничего не может мне принести, лишь ребенка.

— Ну, ребенок, это тоже немало, — таинственно улыбнувшись, сказала Горлунг.

— Верно, — согласился Олаф.

— Олаф, руны еще ни разу не обманули меня, ежели я говорю, что ты будешь богат, значит, так тому и быть, — прошептала Горлунг.

От её шепота по его телу пробежали мурашки, Олаф вздрогнул.

— Богатство может принести лишь такая жена, как ты — отрада для взора, да знатного рода — но такой жены мне не видать, ни один богатый отец не отдаст свою дочь за меня, — упрямо ответил он, и добавил — а все, что у меня есть, это лишь вересковые пустоши, что видны с моего двора.

— Вересковые пустоши? — удивленно спросила княжна, — мою мать звали Виллему.

— Странное имя, — удивился воин.

— Да, странное, — согласилась она.

— Я бы хотел, княжна, чтобы вышло так, как ты предсказала, но это невозможно.

И помолчав, он посмотрел на профиль Горлунг, высвеченный светом очага, и, набравшись смелости, протянул ей руку со своим даром.

— Спасибо тебе, княжна, если бы не ты, помер бы я давно, позорной смертью от пустяковой раны и не видать мне пиров в Вальхалле. Прими от меня в благодарность дар сей.