Ветер вересковых пустошей

Княжич Карн ехал по правую руку от княжны, даже не замечая прикрас земли, которая должна стать его. Карна не интересовало то, за что его отец и его друг лили кровь, за что они боролись, не щадя себя и своих людей. Княжич не хотел править, его не интересовало решение жалоб людских, приумножение богатства, ему даже безразличны были рассказы о сечах добрых. Он хотел просто жить так, как живет нынче, беспечной и беззаботной жизнью, ездить на охоты славные, посещать пиры хмельные, любить красивых женщин.

По левую руку от княжны Прекрасы ехал княжич Рулаф, окрыленный своей первой любовью. Он не сводил восхищенных глаз с Прекрасы, ловил каждое её слово, стоило ей мельком взглянуть на него, как сердце Рулафа, казалось, пропускало один удар. Его терзала жгучая зависть к брату, наследнику отца, тому, кто будет обладать всей этой сияющей красотой. Каждую ночь Рулафа посещали сны, страстные, запретные, прекрасные сновидения, в которых Прекраса была его, она тянула к нему свои белые холеные руки, звала его, манила.

— Как солнышко пригревает нынче, — запрокинув голову, прошептала княжна.

— Да, погожий день выдался, — сказал Карн.

— Давайте поедем к речке, там за утесом такое место красивое есть, там такие цветы растут! — предложила Прекраса.

— Давайте съездим, — равнодушно согласился Карн.

Рулаф изумленно посмотрел на брата, разве можно на предложение столь красивой девицы отвечать так неохотно?

— Агафьюшка, ну, скажи же, что за утесом прелестные цветы растут, такие, что не стыдно в венок самой Леле [71] вплести, — обернувшись к прислужнице, сказала княжна.

— Правда чистая в словах твоих, княжна, — согласилась Агафья.

И Прекраса, победно улыбнувшись, пришпорила свою резвую кобылу и, вырвавшись вперед, быстро поскакала к заветному утесу. Княжич Рулаф старался не отставать от княжны и не щадил своего породистого скакуна.

Княжна, доехав до утеса, обернувшись, помахала рукой почти догнавшему её Рулафу, Карну, который отстал ненамного, и Агафье, которая была дальше всех. Обогнув утес по речной воде, доходившей до колен её Ромашке, княжна въехала в небольшой лесок, быстро миновав его, Прекраса подъехала к полю, сплошь покрытому прекрасными полевыми цветами.

Княжна хотела спрыгнуть с Ромашки, но та не стояла на месте, а пританцовывала, перебирая копытами на месте, поэтому без привычной помощи рынды спуститься оказалось не так просто. И тут на поле въехал княжич Рулаф и, гарцуя на своем скакуне, он весело сказал:

— Загнала же ты, княжна, лошадь. Так быстро скакала, словно сами Навьи [72] за тобой гнались.

— Ох, княжич, что за вздор ты молвишь, посмотри лучше сколько цветов! Кажется, что до самого видокрая [73] они растут, — восхищенно молвила Прекраса.

— Права ты, княжна, они красивы, — сказал Рулаф, не глядя на цветы, и окружающую их природу, он не мог отвести взор свой от алых губ Прекрасы.

Заметив его голодный взгляд, смутилась княжна, решила спрыгнуть с лошади своей, ухватилась за седло рукой, но Рулаф был проворнее, и вот уже стоит он около Ромашки и протягивает руку ей. Снял он Прекрасу с седла, но не смог рук оторвать от стана её, и вспомнил сны свои страстные, где любила она его, Рулафа, а не брата старшего, жениха своего нареченного. И прижал Рулаф Прекрасу к груди своей.

А она смотрела на него, словно видела впервые, солнце золотило его русые волосы, глаза серые влюблено смотрели на Прекрасу, так, словно одна в мире этом для него. Никто никогда не смотрел так на княжну, и не было у Прекрасы сил оттолкнуть руки её обнимающие. После стольких усилий, приложенных к тому, чтобы Карн взглянул на неё так, по насмешке Лады, брат его не сводил с неё глаз влюбленных. Ах, как похожи два брата, хотя нет, Рулаф краше, милее брата старшего.

Рулаф понимал, что может быть это единственный шанс в его жизни, когда Уд [74] послал ему возможность сорвать поцелуй с этих манящих губ. Убедившись, что не слышно приближения брата, Рулаф припал к устам Прекрасы, и она, растерявшись, не оттолкнула его. И счастливый, не отвергнутый княжич, прижал Прекрасу к себе, слепо шаря ладонями по её спине, поцеловал девицу со всей страстью, которая накопилась в нем за эти беспокойные дни.

А за утесом княжич Карн, придерживая одной рукой лошадь Агафьи и своего скакуна, срывал сладкие поцелуи с её улыбающихся губ.

Во двор Торинграда они вернулись ближе к вечеру, счастливые, таинственные и довольные. Волосы княжны и её подруженьки украшали венки, а на губах играли загадочные улыбки.

ГЛАВА 11

В светлице Горлунг стояла звенящая, гнетущая тишина. Идущему на поправку Яромиру это безмолвие казалось тягостным, выматывающим и ненормальным. Дружинник, славившийся на весь Торинград веселым и легким нравом, с трудом выносил угрюмое молчание, царившее в покоях старшей княжны. Он не чаял, когда, наконец, сможет уйти отсюда, безропотно терпел все перевязки и пил отвары, которыми поила его Горлунг. Лишь бы скорее оказаться среди дружинников бравых, девок болтливых, пиров веселых.