Ветер вересковых пустошей

— Яромир… — шептала она, подставляя лицо для поцелуев. Вот оказывается как приятно, когда тебя целует любимый мужчина, это совсем иначе. Горлунг внезапно вспомнила быстрые, мокрые поцелуи мужа и слеза покатилась по её щеке. Карн — единственный, кто может её целовать, и боги не дали ей иного. А милый Яромир навсегда останется для неё самым любимым и самым красивым мужчиной, но чужим. Боги покарают её за это мгновение слабости, удар их будет безжалостен и беспощаден. Хотя, они и так её карают за былую гордыню и зло, разве может быть еще хуже? Нет, нельзя, она — княгиня — пример для люда своего. Только нет у неё никого люда, как нет и земли, а зваться можно хоть как.

Вдруг Горлунг вспомнила Торина, его укоризненное лицо, и такая злость её захлестнула, что вмиг прошла вся любовная слабость. Он даже не взглянул на неё нынче, а она ведь не просто дочь, причем нелюбимая как некогда, нет, она теперь считай его наследница, только опять не мила Горлунг сердцу отца.

— Яромир, отпусти, не гоже это, — тихо и очень серьезно сказала она. Момент слабости прошел, и она теперь опять княгиня, а он лишь простой торинградский дружинник. Пускай и краше всех он видимых её когда-то мужчин, но не муж он ей.

— Нет, светлая, раз я уже отпустил тебя, ушел, и ты досталась ему, — ответил Яромир, распутывая её косу, целуя шею белую.

Горлунг почудилось, что земля уходит у неё из-под ног, мурашки побежали по её коже, от поцелуев его жарких. Вот что значит быть любимой, быть женщиной… Неизведанное и такое манящие счастье… И тут шальная мысль посетила Горлунг, ведь может же быть у неё в жизни одна ночь с любимым мужчиной, один шанс почувствовать себя женщиной, любимой, любящей, хозяйкой ночи.

— Ты ведь мила мне, светлая, княгинюшка моя, как никто другой, — шептал ей Яромир.

Внезапно отворилась дверь, и в светлицу вошел Эврар, Яромир и Горлунг отпрыгнули друг от друга. Рында лишь покачал головой, глядя на свою госпожу, на Яромира Эврар не смотрел, словно и не было его здесь. А тот, увидев, что это не Карн, а верный пес Горлунг, ухмыльнулся.

— Уходи, Яромир, — твердо сказала Горлунг, словно её подменили, будто не она мгновение назад таяла в его руках.

— Но, княгиня… — начал было он.

— Уходи, — повторила Горлунг.

Растерянно глядя на неё, дружинник ушел, обернувшись напоследок один раз. И то, что он увидел, порадовало его, княгиня была несчастна, она с тоской смотрела ему в след. Ну что же, он ждал солнцеворот, подождет и еще. Оно того стоит, княгиня, усмехнулся Яромир, княгинь у него еще не было.

А в покинутом им покое, стояла звенящая тишина. Эврар отводил глаза от Горлунг, а она смотрела на закрытую дверь, и только спустя некоторое время спросила:

— Почему ты не позволил мне быть счастливой? Одна ночь — это не так уж и много.

— Ты — княгиня, а не девка блудливая, — просто ответил Эврар — люд должен тебя уважать, а не усмехаться в след. Если бы я был уверен, что по утру весь Торинград не будет знать о твоем падении, светлая, я бы не пришел, я бы никого не подпустил близко к твоему покою, только чтоб ты рада была. Но он — не тот, кого ты себе представляешь.

Горлунг склонила голову, пристыженная словами рынды своего и лишь тихо прошептала:

— Прости меня, Эврар, ты прав, как всегда.

И снова ночь, и опять слезы по Яромиру, как когда-то. Всё так же тихо, чтобы не услышал Эврар, оплакивала Горлунг свою такую горькую любовь.

* * *

Утром, вспоминая былое с тоской, Горлунг встала пораньше и ушла из Торинграда в сопровождении Эврара. Они медленно шли по едва заметной тропинке, как солнцеворот назад, только тогда она собирала травы, а сейчас лишь вспоминала об этом.

Ей казалось, что все травинки в лесу словно отворачиваются от неё в укор за то, что так много их собратьев сорвала она и использовала во вред людям. Но не пойти она не могла, ибо всю ночь она не спала, сначала оплакивая свое разбитое сердце, затем — вспоминая жизнь в девичестве. Горлунг так хотела вернуть её, обратить время вспять и опять чувствовать себя нужной.

Солнце уже встало высоко над видокраем, когда молодая княгиня и её рында вышли к реке. И они увидели драккары варяжские, причалившие совсем недалеко от того места, где они вышли из леса. Их было четыре, с бортов прыгали в воду сильные, крепкие, суровые мужчины. Они выходили на берег, слегка покачиваясь, неуверенно, словно заново пробуя ступать по суше. Викинги доставали с драккар узлы и быстро разбивали лагерь. Они делали это бесшумно и сноровисто, так что сразу становилось понятно, они делают это не в первый раз.

Горлунг и Эврар с тревогой переглянулись, пока викинги их не заметили, нужно было бежать в Торинград, предупредить дружину. Но что-то заставляло их стоять на месте, словно боги шептали им, что это не враги.

— Это драккары того викинга, что приезжал в прошлый солнцеворот к князю, — сказал Эврар. Он хотел добавить, что госпожа лечила ему руку, но вовремя спохватился, Горлунг теперь не любила вспоминать о своем целительстве, хотя с утра и пошла в лес, старой тропой.

— Точно его? — встревожено спросила Горлунг.