Ветер вересковых пустошей

— Ну, что же мы с князем Торином рады видеть тебя на МОЕЙ земле. Вижу, МОЯ княгиня уже начала заботится о тебе.

— Да, такой княгиней, как у тебя, можно лишь гордиться, — ответил Олаф.

— Я и горжусь, — сквозь зубы процедил Карн.

Мужчины раскланялись, и Карн с Рулафом поехали дальше, а Горлунг, Олаф и их сопровождение пошли к гриднице.

Князья Торин и Фарлаф были рады увидеть Олафа, но он тоже привез неутешительные вести, восстания славян охватывают всё больше и больше земель, но самое страшное, что они продвигаются к Северу.

* * *

Прекраса, одетая в свое лучшее платье — белую ферязь, вытканную перлами (ту самую, что была на ней в тот черный день, когда Рулаф её бросил), тихонько проскользнула в одрину княжича Рулафа. Сердце её билось чаще, чем обычно, кровь стучала в висках, ладони были мокрыми от пота. Какое безумство она задумала! Таких поступков она не совершала давно, с тех пор, как он, её лада, уехал от неё. Но близость Рулафа действовала на княжну странно, она теряла голову, и опрометчивые поступки следовали один за другим.

Замерла на пороге, вглядываясь в его спящее лицо, таким красивым оно ей показалось, что даже сердце защемило. Как давно она его не видела! Он немного похудел, лицо потеряло былую округлость, светлая бородка покрывала его щеки. Рулаф стал еще больше похож на князя Фарлафа.

Прекраса присела на ложе, тронула княжича за плечо. Рулаф открыл глаза, сонно потягиваясь, и непонимающе посмотрел на Прекрасу.

— Ты? — хрипло спросил он.

— Да, я, — прошептала в ответ княжна, глядя на него полными слез глазами, — здравствуй, Рулаф.

— Как ты здесь оказалась? — еще не совсем проснувшись, спросил княжич.

— Вошла, — улыбнувшись сквозь слезы, ответила Прекраса.

— Зачем ты пришла, Прекраса? — садясь на ложе, спросил Рулаф.

— Посмотреть на тебя, Рулафушка, запомнить, — опустив глаза, созналась княжна, и, смахнув слезинки, добавила, — я же не забыла тебя, мой лада, хоть посмотрю на тебя, чтобы вспоминать потом, когда уедешь, туда, к ней.

— К кому, к ней? — непонимающе спросил Рулаф.

— К Власте, — выдавила она это ненавистное имя.

— Она для меня ничего не значит, просто девка, — отмахнулся княжич.

— А я значу? — с надеждой спросила Прекраса.

— Когда-то значила, теперь — нет, ты просто была в моей жизни, боги послали мне тебя, как испытание, как проверку, не выдержал я, предал брата. Я — недостойный, но Карн простил меня. Теперь всё наладилось, всё как прежде, боги простили меня, — жарко прошептал он.

— А ты значишь для меня много, и всегда будешь значить, ведь ты для меня дороже всех. У меня ведь сын от тебя растет, каждое утро, глядя на него, я думаю о тебе, вспоминаю тебя, — княжна с нежностью глядя на своего ладу.

— А мой ли это сын? — гневно спросил Рулаф.

— Твой, — не колеблясь, ответила она.

— Поклянись самим Родом, что это мой сын, а не Карна, — потребовал Рулаф — поклянись, и я признаю его.

Прекраса, опустив голову, молчала, он не могла поклясться, что Растимир — сын Рулафа, не могла перейти последнюю грань, стать клятвопреступницей.

— Уходи, Прекраса, уходи, — глухо сказал Рулаф.

Посмотрев на него последний раз, стараясь запомнить навсегда, Прекраса вышла и побрела в свои покои. А княжич всю ночь смотрел пустыми глазами в потолок своей одрины. Все чувства, что он питал к красавице княжне, словно ожили, они нахлынули на него. Прекраса такая же красивая, как тогда, солнцеворот назад, манящая. Еще одно испытание богов, но на этот раз он выдержит, он должен, более он не поддастся соблазну.

ГЛАВА 25

На следующее утро князь Торин встал в дурном настроении, все самые страшные его опасения подтверждались. Олаф сам видел, что славяне наступали, захватывали земли, и шли на Север. К его Торинграду. О, боги, что же может быть хуже в этой жизни?

Вчера принесены были жертвы Перуну [92], но видимо, всё напрасно. Не могут помочь славянские боги выстоять против славянских племен. Торин удивился, как эта мысль не пришла ему в голову раньше? Ну конечно, он просил защиты не у того бога! И князь — вероотступник начал молится Одину и Тору — богам веры, в которых он вырос, тем, кто поощрял набеги и захватничество.

Немного успокоившись, князь присел у очага, ярко пылавшего в его одрине. Торин старался вспомнить, были ли в его жизни более черные события? Нет, даже смерть Митяя не казалась ему настолько жуткой, как возможность потерять землю. А тут, нет покоя ему совсем, и даже во сне Торину виделась кровь и валькирии, летающие над полем битвы. Словно тигр, загнанный в клетку, метался князь по своей одрине.

Вчера вечером, когда в гриднице прошел еще один совет, на котором был еще и Олаф, принесший последние новости, было решено строить новые ограждения вокруг Торинграда. А Фарлаф уедет нынче днем в Фарлафград, руководить постройкой ограждений там. Новые укрепления, успеют ли они их выстроить? Должны, будут таскать бревна даже бабы и дети, ограждения строить надобно, другого не дано. Иначе не будет ничего, совсем ничего. Вынесут ли они долгую осаду, выстоят ли новые стены? Должны, просто обязаны.