Ветеран

Сильный удар потряс окно, словно на него обрушился порыв ураганного ветра. Внезапно мне пришла в голову мысль о том, что если мне и нельзя было смотреть прямо в окно, чтобы не предать таким образом Макса, то я мог исхитриться и сделать так, ничем не рискуя, чтобы окно оказалось в поле моего зрения всего на несколько мгновений. Например, я мог бросить взгляд на настенные часы, висевшие позади меня. При условии, конечно, чтобы при этом взгляд не задержался на окне. Кроме того, я должен был постараться ничем не выдать себя, если бы увидел что-нибудь.

Я собрал все свое мужество; меня немного успокаивала надежда, что я ничего не увижу за окном. Ничего, кроме ночного мрака. И я повернул голову к часам, постаравшись, чтобы это движение выглядело возможно более натуральным.

И я увидел…

Я увидел его. Увидел даже дважды, потому что он метался взад и вперед перед окном. И, хотя я даже не моргнул, ничем не выдав себя, биение моего сердца, поток мыслей — все слилось в единую страшную пульсацию; мне показалось, что мои мозг и сердце мгновенно вышли из строя.

Всего в нескольких сантиметрах за стеклом я увидел лицо, маску или морду, часть мрака, более черного, чем окружавшая его темнота. Огромная тварь — сторожевой пес, тигр, гигантская летучая мышь, или человек — в ней было нечто от каждого существа; скорее, это была чудовищная пародия одновременно на человека и на животное; это было существо, наделённое демоническим разумом, но несущее отпечаток невыразимой злобы, благодаря чему оно оказывалось вне понятий о жалости и человечности. Я успел увидеть свирепо вздёрнутую губу, приоткрывшую блестящие клыки, острые и длинные, похожие на стилеты. И я увидел глаза, похожие на пылающие угли.

Мой взгляд не задержался на чудовище, я не моргнул, не заколебался ни на секунду. Сердце и мозг выдержали страшный шок. Я встал, подошёл к столу с пишущей машинкой и начал печатать. Но только через добрый десяток секунд перед моими глазами рассеялся багровый туман, и я смог увидеть то, что печатал.

«Рыжая лиса быстро перепрыгнула через чёрную собаку…»

Я печатал всё, что приходило мне в голову. Пожалуй, это было лучше, чем попытка читать — по крайней мере, я делал что-то, занимался тем, что давало мне ощущение занятости хоть каким-то конкретным делом. На бумаге одна за другой появлялись строчки:

«Наступил момент, когда все люди доброй воли…» — первая фраза Декларации Независимости; потом первый абзац Конституции; шесть строчек монолога Гамлета — правда, почему-то без знаков препинания; третий закон Ньютона; «У Мэри была собака, вся…»

Мысленный образ настенных часов, который до этого момента не смог воспроизвести мой помрачившийся разум, неожиданно возник передо мной в потоке обрывков фраз. Стрелки часов, находившиеся под прямым углом друг к другу, приближались к числам 21 и 24.

Я заложил в пишущую машинку очередной лист бумаги. Первая строфа «Ворона»; клятва верности звездно-полосатому знамени; отрывок из романа Томаса Вулфа; молитва «Отче наш»; «То, что прекрасно — истинно…»

И всё это время кошмарное создание настойчиво и безостановочно металось от одного окна к другому, совершая круги адского патрулирования вокруг здания. Из спальни не доносилось ни звука. В конце концов чудовище остановилось за застекленной дверью кухни. Я услышал, как под его нажимом жутко застонали стекло, дерево и металл.

— Ты поставлен здесь часовым, — твердил я. — Ты стоишь на посту, чтобы спасти Макса и самого себя.

Затем в мозгу появилась другая мысль, предательская и коварная. «Если добровольно открыть дверь и впустить его… Если отпереть дверь на кухне, а затем открыть дверь в спальню, существо не причинит тебе зла…»

Я отчаянно боролся с этим наваждением, против всё сильнее и сильнее подавлявшего мою волю желания встать, подойти к двери и… Это совершенно непреодолимое стремление, казалось, не зависело от моей воли, словно было продиктовано неумолимой посторонней силой.

Я упорно продолжал печатать. «Форд», «Бьюик», все остальные марки автомобилей, которые я только мог вспомнить; слова из четырёх букв; алфавит, сначала прописными, затем строчными буквами; все знаки пунктуации; вся клавиатура пишущей машинки справа налево, слева направо, сверху вниз и снизу вверх и по диагонали… Очень быстро я покончил с запасом чистой бумаги, но продолжал печатать, словно свихнувшийся автомат, тупо глядя на буквы, нечетко отпечатывающиеся на черной резине валика.

И наваждение победило. Я больше не мог сопротивляться. Во внезапно наступившей тишине я встал и направился к застекленной кухонной двери. При этом смотрел себе под ноги, стараясь шагать как можно медленнее…

Прикоснулся к дверной ручке, потрогал торчавший из замочной скважины ключ, прислонился к двери. Казалось, будто сама дверная панель стремится преодолеть мои последние отчаянные попытки сопротивления с такой силой, что только вес моего тела не позволял ей разлететься вдребезги.

В этот момент откуда-то издалека донеслись звуки часов, отбивавших полночь. Один удар, второй…

И, поскольку я больше не мог сопротивляться ни секунды, я повернул ключ.