Ветеран Армагеддона

Они висели, окруженные со всех сторон черным искрящимся пространством, которое шевелилось, дышало и было холодным.

Пригоршни разноцветных драгоценных камней были разбросаны по холодному неосязаемому бархату, камни блистали, испуская в пространство вокруг себя жалящие и ласкающие лучи. Свет одних был добрым, другие же светили холодно и беспощадно, как светит сталь изготовленного человеческими руками меча перед тем, как отрубить кому-нибудь голову. При взгляде на эти драгоценные россыпи Лютикова охватило отчаяние от бесконечной удаленности их от Земли, но тут же отчаяние уступило место восторгу от мысли о бесконечности пути от звезды до звезды, ведь все эти сверкающие в черной пустоте россыпи были скопищем миров, чью фантастическую сущность еще никто не постиг. Звезды вспыхивали и гасли, переплетались в созвездия, образовывали глубокие геометрические узоры, рождались и умирали. Где-то среди них жили невидимые монстры квазаров, пожирающие пыль и материю.

Между звезд тающими тенями вставали и сонно бродили разноцветные клубы пылевых облаков и туманностей.

С трепетным восторгом Лютиков вспомнил стихи Ломоносова, душой понимая, что лучше этого сына поморского рыбака никто еще не сказал и, возможно, уже не скажет:

Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна[7]

.

Он все повторял и повторял эти странные строчки, которые не могли открыться человеку без помощи божественного провидения, душа его восторженно холодела при взгляде на звезды. Наверное, он мог бы стоять в окружении звезд целую вечность. Просто стоять и смотреть на звезды.

Смотреть в Бездну, которую никто и никогда не познает до конца.

Лютиков вглядывался в Бездну. Бездна вглядывалась в него.

Бездна была населена демиургами, которые в ее глубинах создавали миры. Миры эти демиурги населяли людьми и неведомыми существами, миры эти были непохожи друг на друга, как непохожи были высвещающие Бездну звезды.

А что если он, Лютиков, умер безвозвратно, и все, что происходит сейчас, всего лишь сумасшедшая мысль полупьяного демиурга, уставшего от классических форм творения? Мысль эта оглушила Лютикова, а за ней пришла еще одна, не менее страшная — ведь выходило, что все его земное существование было следствием творчества неведомого демиурга? Да что там существование Лютикова, вся кровавая история Земли, вся ее поэзия и грязь, все высокое и низкое уместилось в нескольких нейронах неведомого создателя, которого кто-то читал.

И даже Бог?

Мысль эта была страшна, и Лютиков старательно отгонял ее от себя, но мозг старательно додумывал ее, приводя все к логическому завершению, именуемому абсурдом. Абсурд — это и есть та простота, за которой перестает действовать принцип отторжения лишних сущностей, именуемый «бритвой Оккама».

Муза тронула его за руку, и Лютиков понял, что им пора. Уже возвращаясь, он вспомнил слова другого поэта и вздрогнул, обнаружив в них неожиданный, ранее не понятый им смысл:

Ночь, тайн созданья не тая,
Бессчетных звезд лучи струя,
Гласит, что рядом с нами — смежность
Других миров, что там — края,
Где тоже есть любовь и нежность,
И смерть и жизнь,
Кто знает, чья?[8]

— Можно мне хоть изредка сюда прилетать? — спросил он. Муза Нинель заглянула ему в глаза и пожала плечиками.

— Беда с вами, с поэтами, — сказала она. — Как увидите Бездну, сразу шалеть начинаете. Ты смотри, Лютик, только не чокнись! Тебе еще писать и писать, слышишь? Ну что тебе Бездна?

— Ты не ответила, — невидяще глянул на нее Лютиков.

— Можно, — разрешила Нинель. — Но только со мной.

С тем они и вернулись в экспериментальную обитель, которая по возвращении показалась Лютикову тесной и неуютной, как столярная мастерская, заваленная обрезками досок и стружками.

Странное дело, при жизни Лютиков очень редко смотрел на звезды.

Удивляться нечему — многие люди не видит звезд никогда. Вечные заботы и погоня за благополучием не дает им поднять голову вверх и увидеть, как в небесах вспыхивают и гаснут звезды. Да и сами звезды с земли обычно выглядят не слишком выразительно — мелкая соль, рассыпанная на черной бумаге. Ничего внушительного.

Бездна открывается не сразу, а тем более не всем.

Лютикову, к сожалению, она открылась после смерти.

Сразу после того, как Бездна открылась Лютикову, у него начались неприятности. Возможно, это было всего лишь совпадением, Лютикову было трудно судить о том, как небожители относятся к тому, что в Бездну заглядывают души покойных людей. Но все имеет под собой почву, у всего бывает причина. Как учил нас библейский мудрец царь Соломон, «на всяком месте очи Господни; они видят злых и добрых».

Лютиков зла в себе не видел, а потому поначалу к происходящему с ним относился с юмором. В самом деле, ну кто будет всерьез воспринимать старосту обители, если он уже всех достал и измучил своими поучениями?

Староста Сланский начал издалека.