Ветеран Армагеддона

— Вот вы какой, Володя, — сказал он. — Молодой да ранний. Другие, ясное дело, не одну жизнь положили, две реинкарнации прошли, прежде чем в Рай попасть, на Земле среди товарищей по перу настрадались, так ведь они не спешат, не лезут вперед других, не расталкивают, ясное дело, старших товарищей. А вам вот вынь да положь! Ясное дело, молодой еще, жареный петух вас в темечко не клевал. А ведь клюнет когда-нибудь! И больно клюнет! Только ведь я, ясное дело, не за вас беспокоюсь. Вы ведь сами свой выбор сделали, если с вами что и случится, вам винить некого будет, сами, ясное дело, виноваты. Девочка-то глупая при чем?

Он погрозил Лютикову толстым пальцем, палец его двигался с неумолимостью меча Немезиды, не оставляя поэту никаких шансов на благополучный исход. Только Лютиков Сланского не понимал, да и не хотел он старосту понимать. Муза Нинель ему твердо пообещала, мол, карать не будут, разве что пальчиком погрозят. Пусть, значит, грозит.

Как все повторял при жизни Лютикова один его знакомый узбек, «собака лает, а караван идет».

Спустя месяц в «Книжном раю» появилась небольшая заметка, что некоторые обитатели экспериментальной обители Рая встают на путь нездоровой философии, в Бездну им, видите ли, интересно заглянуть, постоять на ее обрывистом краю, а то и коней привередливых увидеть. Сегодня такие люди выйдут просто постоять, потом привыкнут регулярно смотреть в Бездну, а от привычек таких совсем недалеко до нигилизма и очернительства. А что может быть хуже отрицания уже зарекомендовавших себя демиургов с ясными и правильными взглядами? Только диалектический материализм хуже такого отрицания. Но Бог все видит, с незрелыми литераторами он как-нибудь справится, куда страшнее, что музы некоторые идут на поводу у этих незрелых литераторов, которым первый успех вскружил голову. Беречь надо муз от таких горе-литераторов, своевременно давать таким литераторам по рукам необходимо, а если уж говорить по гамбургскому счету, без таких вот литераторов, возомнивших себя гениями и демиургами по нескольким незрелым публикациям, в Раю будет чище и спокойней.

Невнятная заметочка эта была подписана незатейливыми инициалами — ИИ.

Но Лютиков даже огорчиться как следует не успел. В Раю началась антиалкогольная кампания.

Удивляться особо было нечему. Подобные кампании Лютиков не раз видел и при жизни. Боролись с тягой творческого человека к спиртному, только никто еще ее одолеть не смог. Оно ведь и естественно — творческие люди всегда пили много и хорошо. Не будем брать набившие оскомину примеры, вроде Сергея Есенина или Юрия Олеши, даже классиков вроде Панферова или Иванова не будем вспоминать, да что там! — корифеев царицынского отделения Союза писателей не затронем, но даже если говорить о молодых и начинающих, каким являлся Лютиков, то при встречах обычно вспоминалось прежде всего то, что именно и в каком количестве пили в последний раз, прикидывали, что взять сегодня, а уж потом, за процессом, узнавались литературные новости и тщательно, зачастую нецензурно, рецензировались новинки поэзии и прозы.

Сказано же было в Писании: «И положу на вас поношение вечное и бесславие вечное, которое не забудется».

К тому же, если говорить честно, к коньяку, пусть даже и дагестанскому, он уже успел привыкнуть.

Глава шестая

Собственно, ничего страшного не произошло.

Пришел староста Сланский, и с ним было два активиста из числа поэтов. Активисты, как и везде, были подобраны из язвенников, которые свое уже отпили, а потому всегда смотрели с завистью и неодобрением на тех, кто этому пагубному, но увлекательному занятию мог предаваться.

Сланский вел себя недоверчиво и подозрительно, его активисты недоверчивость и подозрительность своего руководителя возводили в степень.

— Ты с этим Сланским поосторожнее будь, — как-то после очередного визита старосты предупредила Лютикова муза Нинель. — Он иной раз такое отмочить может, чертям в Аду тошно станет! С ним, Лютик, лучше не ругаться.

И она рассказала Владимиру Лютикову историю.

Дело касалось одного поэта, который и в земной жизни славился своей высокой нравственностью. Он даже по праздникам, говорят, ничего кроме лимонада не пил. Фужер шампанского в первый раз на свое сорокалетие поднял. Этот самый фужер его в Рай и привел.

В Раю этот поэт вел себя соответственно.

Днями отсыпался, а ночью зажигал толстую восковую свечу и писал стихи. Писал он обычно простыми черными чернилами, перышками «рондо» номер двадцать два. Кто с детства привык к шариковым авторучкам, тот и представить себе не может, что когда-то писали ученическими перьями под различными номерами, а то и аккуратно зачищенным гусиным перышком. Современные авторы вообще привыкли работать на компьютере, поэтому им не удивительно, что Львом Николаевичем Толстым столько романов понаписано, они, современные писатели, не меньше объемами пишут, только и разницы между ними с Толстым — талант, да еще тот факт, что современные свои тексты набирают на компьютере, а Лев Николаевич листы своих рукописей заполнял чернилами, поскрипывая перышком «рондо».