Ветеран Армагеддона

Живет себе человек, тихий такой, спокойный, творит помаленьку, или какую-нибудь общественно полезную работу выполняет. Народ таких видит и вниманием оделяет, поэтому не удивительно, что избирают такого человека в профком или, скажем, народные депутаты. А в этом человеке всю жизнь административная жилка дремала, он и сам об этом не подозревал. И вот, дорвавшись до командования кем-либо или чем-либо, человек разительно меняется. Это в нем административная жилка дрожать начинает. А как она задрожала, пропал человек и на свет появился чиновник. Ему уже не до творчества, не до общественно полезного труда, он уже сам по себе величина и демократическое достояние. Не дай бог с таким лоб в лоб столкнуться, разворотит все вокруг до самого основания. Хочешь посмотреть, каков человек в действительности? Дай ему маленькую власть или хотя бы надежду, что он до этой власти дорвется. Тогда он и проявит себя в полном объеме.

Поэтому совсем не удивительно, что покойный царицынский поэт Иван Спирин себя в Раю проявил.

Ходили слухи, что он до самого архангела Михаила дошел.

Тот Ивана Спирина выслушал, подумал и благосклонно кивнул.

— Союз так Союз. Только чтобы без резни!

Идея обрела плоть и кровь, под знамена Ивана Спирина начали собираться поэты. Собирались в основном те, кто на Земле многого не достиг и в Раю им особо не светило. Надо сказать, что среди них Спирин засверкал ограненным бриллиантом. Нет, не в смысле поэзии, в смысле высокого предназначения. Ясно уже было, что руководить райским Союзом поэтов станет именно Иван.

Сам Спирин ходил загадочный, к делу и не к делу намекал, что у него на верхах все схвачено, к Самому, мол, запросто вхож, а архангел Михаил его амброзией угощает. Было так или Спирин немного по обыкновению своему хвастал тем, чего и в помине не было, небеса умалчивают.

Административная работа кипела.

Прямо все по жизненной песне, хоть и с маленькими изменениями: «Скончались мы, чтоб сказку сделать былью!»

Лютиков этим кипением не обольщался, ему еще с прижизненных времен было хорошо известно, что если вокруг такое кипение начинается, значит, конец всему уже не за горами.

На Земле, когда Лютиков живой был, тоже все так начиналось. Под сладкий лепет мандолины и экзальтированные речи ставропольского комбайнера все кипело и кружилось. Перестройка шла полным ходом, не прошло и семи лет, строители нового светлого будущего растерянно огляделись и увидели, что застрельщик хоть и не на коне, но весь в белом, а они вместе с остальными по уши в дерьме.

Как говаривал один знаменитый разведчик, на досуге сочинявший афоризмы: «Исторические оптимисты довели окружающее до такого состояния, которое пессимистам не снилось даже в кошмарных снах».

Поэтому и в Раю Лютиков не особо обольщался. Он хорошо помнил старинное китайское проклятие: «Чтоб ты жил в эпоху перемен!»

Сам Спирин регулярно забегал к Лютикову, заманивал перспективами и упрекал товарища в инертности и безверии. «Мы умерли, чтоб сказку сделать былью! — кричал Спирин, плеская в свой стакан лютиковский коньяк. — Старик, очнись, будь поэнергичней, и ты увидишь еще небо в алмазах!»

Слова Спирина напомнили Владимиру Алексеевичу, что давно он уже не был у Бездны на краю.

Бездна продолжала жить своей непостижимой жизнью.

Разноцветными нитями вытягивались в черных просторах таинственные туманности, помигивали далекие звезды, и, глядя на скопления их, Лютиков с неожиданным ужасом подумал: неужели и демиурги, живущие у звезд, стремятся к единению? А если нет, то чем можно объяснить скопление звездных миров в Плеядах, Гиадах или, скажем, в созвездии Геркулеса? И что творится в Центре Галактики? Не энергичный ли демиург, подобный Спирину, там царит?

У Бездны на его вопросы не было ответа.

Только слышно было, как в непостижимых галактических просторах кто-то сумрачно бормочет: ур-рра-циоррр!

Глава пятнадцатая

Все бы хорошо, но Лютиков постоянно помнил, что кроме Рая существует и Ад. Про Преисподнюю он знал в основном из книг. Данте там, Мильтон, да мало ли было тех, кто писал о той стороне медали, которую не только церковь, но и вполне неверующие люди старались оставить в тени, как обычно поступают с человеческими пороками и недостатками при жизни. А эти все выставляли напоказ. Особенно интересно было читать старинные книги, в которых живописались адские муки.

Собственно, из такой литературы и сформировались взгляды Лютикова на Преисподнюю. Голод, холод, жажда, зловоние, сера и смола, скрежет, разумеется, зубовный. Ну, и работа, конечно, непосильная. Все, как у нас, только масштабы совершенно иные.

А откуда другим взглядам было взяться?