Ветхий Завет и его мир

К ритуальной сфере относятся земледельческие празднества, устанавливаемые в Пятикнижии. Это праздник жатвы первинок урожая (Исх. 34:22); праздник окончания уборки урожая («праздник кущей») — нечто вроде карнавала или сатурналий, в котором участвовали все, вплоть до социально обездоленных и рабов (ср. Втор. 16:13—15). Праздник поедания мацы (сухих пресных лепешек) наш источник связывает с исходом из Египта, но это, вероятно, позднейшее переосмысление. Он праздновался весной (месяц авив), и его обрядность включала принесение в жертву первого снопа (Лев. 23:9—14). Традиция сливает его в общем празднике пасхи с другим, возникшим явно в условиях кочевого быта. Во время этого другого праздника приносили в жертву (съедали на ритуальной трапезе) ягненка, кровью которого обмазывали косяки и притолоки дверей для защиты от злого духа — «губителя». Проделывали обряд ночью, с дорожными посохами в руках, как бы торопясь и готовясь в путь. Видимо, этот праздник был первоначально связан с первым приплодом скота.

Ветхозаветные законы относятся не ко всем сферам жизни общества. Многое — то, что не вызывало споров и распрей,—регулировалось обычаем, не фиксировавшимся письменно.

Все изложенное выше показывает, что церковная (иудаистская и христианская) традиция о возникновении Пятикнижия и ветхозаветных законов не имеет ничего общего с реальной действительностью. Пятикнижие предстает перед нами литературным памятником, чрезвычайно сложным по своей структуре и по своим источникам как в повествовательной, так и в законодательной части. Оно формировалось постепенно в первой половине I тысячелетия до н. э. и окончательно сложилось ко второй половине VII в. до н. э.

Само по себе понятие Учения сложилось в жреческой среде. Оно исходило от жрецов, возвещавших божье слово. Первоначально речь шла в нем о чистом и нечистом, священном и мирском. Учение было усвоено пророческим движением. Несомненно, под влиянием пророков в Учение включаются этические нормы и законы, а также древние предания, получающие, таким образом, ореол святости. В Пятикнижии Учение приобретает свой окончательный облик. В целом Пятикнижие как изложение Учения сложилось под интенсивным влиянием пророческого движения; оно предстает перед читателем как ответ жречества и государства, которые уже не могли управлять по-старому, на движение народных масс, не желавших по-старому жить, и на проповедь пророков, воплотившую идеологию этого движения; оно предстает как реализация пророческих идеалов в государственно-правовой и идейной сфере. «Находка» Пятикнижия и его превращение в закон и религиозную догму были радикальным идеологическим переворотом, призванным реализовать социальные идеалы и устремления народных масс.

Как уже говорилось, по своему содержанию Пятикнижие — это миф об обретении Учения; как миф оно существует, по религиозным представлениям, как бы вне времени, в космической вечности. Наиболее четко это проявляется в иудаизме: из года в год регулярно каждую неделю в синагоге прочитывается определенный фрагмент Пятикнижия; почти все иудаистские религиозные празднества соотнесены с Пятикнижием. В результате события Пятикнижия постоянно как бы возобновляются, а жизнь общества оказывается мифологизированной, отрывается от своей реальной земной основы. Пятикнижие приобрело значение краеугольного камня иудаизма и через него легло в фундамент христианства. В Нагорной проповеди сказано (Мф. 5:17—18): «Не думайте, что я (Иисус.— И. Ш.) пришел ниспровергнуть закон или пророков; я пришел не ниспровергнуть, но исполнить. Истинно говорю вам, пока не прейдет небо и земля, ни одна йота[98] или одна черта не прейдет из закона[99], пока все не свершится». Здесь христианская проповедь показана как продолжение, развитие и воплощение в жизнь Закона (т. е. Учения) и проповеди пророков.

Глава третья Исторические книги Ветхого завета

I

Языки народов сиро-палестинского региона в древности не выработали термина, аналогичного греческому «история», обозначающему совопкупность знаний и повествований о прошлом, которые являются результатом исследовательской работы повествователя. Здесь существовал иной термин — толедот (родословия), показывающий происхождение исторических преданий. Они вырастают из родословий — передававшихся из поколения в поколение списков предков, на основании которых устанавливалось место каждого племени, каждого рода и каждого отдельного человека в системе общественных связей. В процессе своего бытования такие списки наполнялись замечаниями о выдающихся событиях, произошедших при жизни данного лица, а также о совершенных тем или иным человеком достопамятных деяниях. Наиболее яркий пример таких родословий дают первые главы 1 книги Хроник (Паралипоменон).