Ветки кизила

В течение двух недель у Гюльсум ночью случались припадки. Она в жару металась по постели и говорила бессмыслицу. Во время болезни кормилица взяла ее к себе в комнату. Когда девочка начинала бредить, она ласково гладила ее по голове и смазывала ее лоб розовым уксусом.

Глава пятнадцатая

Когда Исмаил был «жив», Гюльсум говорила о нем только с нянькой, но теперь, узнав о смерти брата, она бросилась к Невнихаль-калфе. Старая черкешенка являлась одним из старожилов этого дома. Она была на пятнадцать с лишним лет старше покойного Шекип-паши. Пожилая женщина вырастила и даже женила его.

Но Невнихаль-калфа и хозяйка дома никак не могли договориться между собой. Когда Надидэ-ханым сорок лет назад пришла в этот дом, черкешенка стала вести себя как свекровь, и поэтому отношения между ними были весьма натянутыми. Случалось, женщины ругались так, что казалось, для кого-нибудь из них эта ссора станет последней в их жизни.

Иногда Надидэ-ханым ревновала Невнихаль-калфу к паше и обвиняла ее в том, что та хочет выжить ее из дома.

Но проблема была не только в этом. Во время продолжительной болезни Надидэ-ханым черкешенка подумала, что место жены уже практически свободно, и начала обхаживать пашу и даже, по слухам, хотела выйти замуж за него или стать его одалиской. Надидэ-ханым, видя, как действует на эту женщину ее болезнь, говорила: «Когда эта мегера старается сделать мне еще больнее, она причитает: “Ах, мой любимый паша, твое энтари испачкалось, брюки помялись… вах, вах, ты стал таким жалким!” Стоит мне это услышать, то я просто сгораю от злости… Если бы у меня были силы, я бы тотчас выкинула эту нахалку на улицу…»

Впрочем, по словам Невнихаль-калфы, нельзя было считать, что обязанности няньки и кормилицы возлагались только на нее. Старая черкешенка годами находилась в неопределенном положении, словно ядро в пушечном стволе. «Подумаешь, сегодня меня выкинут на улицу или завтра!» — говорила она. Но ее сердце все-таки трепетало.

От этой опасности Невнихаль-калфу спасла только смерть паши. Ведь после похорон паши считалось бы большим грехом выбросить старую кормилицу на улицу. Но как ни странно, со смертью паши семейные ссоры потихоньку прекратились — так как делить стало нечего — и однажды ради перемирия вдова и старая нянька вместе поплакали и расцеловались. С тех пор они жили более или менее мирно.

Теперь у Невнихаль-калфы появилась очень важная и ответственная работа. Ее никто не мог и пальцем тронуть до самой смерти. Однако поскольку она знала, что ничто не вечно и что рано или поздно всему приходит конец, черкешенка перестала злиться и начала чаще молиться. Тем не менее ни одно дело не обходилось без ее участия.

До сих пор только она стирала пеленки всех детей, которые родились и выросли в этом доме, соблюдая все положенные обряды. Это было именно ее обязанностью, и поэтому стирку пеленок Бюлента она с гордостью взяла на себя.

Да, после того, как умер паша, между Надидэ-ханым и Невнихаль-калфой не осталось причин для размолвок, однако в душе Невнихаль-калфы жил тайный страх, что если стиркой детских пеленок будет заниматься кто-то другой, то обряды при стирке пеленок уйдут в небытие. Она догадывалась, что все в доме над ней посмеиваются, и очень негодовала из-за этого.

Как вслед за молнией вдалеке гремит гром и начинается буря, так и, по ее мнению, когда ее начинали осуждать, у нее тотчас краснели уши. Чаще всего это случалось по вечерам за ужином.

— Снова меня обсуждают… Бог мой, что им нужно от старой черкешенки? — говорила она и, сложив ладони, начинала молиться.

Она благодарила Аллаха, что он подает ей эти знаки, так как ничто больше, помимо сплетен, не выводило ее из себя. Черкешенка даже стала прикладывать ухо к замочным скважинам, к стенам, чтобы быть в курсе событий. Днем и ночью, даже когда она была занята работой или ее покидали силы, как только Невнихаль-калфа слышала, что о ней судачат, она со словами: «А ну, иди-ка сюда!» — немедленно наказывала сплетника. Терпения у нее уже не осталось. «Повар, ты смеялся над песней, которую пела Невнихаль-калфа, когда стирала пеленки? Я в твою провинцию такого снега напущу, что погибнет много людей и животных. И один из твоих быков тоже помрет. Будет тебе ущерб». «Зачем ты слушаешь эту старую кормилицу из Карамусала? Если эта старая карга взяла у тебя в долг под проценты, я ее убью, и тогда пропадут твои денежки». В общем, всех, кто говорил плохое про Невнихаль-калфу, ждало мгновенное возмездие в виде пощечины. Но трудно было даже представить себе, чтобы эти пощечины доставались кому-то из благородной хозяйской семьи. Невнихаль-калфа не могла себе позволить подобное, но и не желала мириться, если ее кто-то обсуждал.

Одним словом, по мнению Невнихаль-калфы, свежий воздух или, наоборот, духота, пожары, землетрясения, войны, избыток, злость являлись не чем иным, как результатом ее мести.

Временами, когда она считала, что весь мир вертится вокруг нее, про нее судачили:

— О Аллах, она постоянно толчет воду в ступе и переливает из пустого в порожнее.