Ветки кизила

Пожилая женщина прекрасно понимала, что люди хотят сказать этой фразой, и, воздев руки к небу, спорила с Аллахом:

— Ты все никак не избавишь меня от этих предчувствий и пророчеств…

Безусловно, было странно, что такой вечно всем недовольный человек уважает Аллаха. Но, так же как дети иногда могут заставить что-то сделать, так и люди вроде Невнихаль-калфы, беспокоя Аллаха своими грязными молитвами, в конце концов добиваются от него того, чего хотят. В итоге из-за ее пророчеств почему-то в доме уменьшился достаток и случались самые разные неприятности.

Основная причина хорошего отношения Невнихаль-калфы к Гюльсум заключалась в ее стремлении сделать из девочки сыщика и узнавать, кто из домашних и что о ней говорит. Гюльсум идеально подходила на эту роль. Не было такого места в доме, куда бы она не могла войти. Домашние не считали нужным утаивать от нее свои разговоры, так как она казалась им бестолковой. Но для тесной дружбы черкешенки и девочки имелись и еще некоторые причины.

По мнению Невнихаль-калфы, смерть стояла выше всех чинов. Умер ли визирь или паша, не имело значения. Она считала, что, когда умирает даже самый незначительный человек, он уходит в мир иной, приближается к Аллаху, общается с пророками, путешествует вместе с ангелами и получает силу и возможности для помощи в исполнении желаний оставшимся на земле.

И потом, все те, кого любила эта пожилая женщина, о ком заботилась, уже давно ушли в мир иной, осталась лишь куча их детей.

В конце дома была небольшая комната — «совиное гнездо», как называла ее хозяйка дома. Там хранилась память об умерших. Когда черкешенка здесь находилась, перед ее глазами из глубины прожитых лет проходили тени и лица ушедших, которые казались ей реальнее, чем живые люди.

Поэтому ползавший на четвереньках, не очень отличавшийся от щенка, слабый, грязный Исмаил после смерти неожиданно превратился в очень важную персону, и Гюльсум тоже почувствовала себя причастной к этому событию.

Никто в доме не придавал значения этой смерти. А для Невнихаль-калфы это стало прямо-таки целой проблемой. По ночам она заставляла девочку совершать омовение и намаз, а днем жгла ритуальные щепки и тоже совершала намаз.

Она намеревалась выяснить у Гюльсум дату смерти ее брата. Девочка так серьезно задумалась над этим, что вспомнила день, когда кормилица с Карамусала случайно сообщила ей об этом. Невнихаль-калфа, взяв за основу эту вымышленную дату, долго считала на пальцах и наконец определила, что со дня смерти Исмаила прошло сорок дней.

Девочка попросила няньку купить в Сарачханебаши сладостей на все те тридцать или сорок курушей, которые ей удалось накопить. Ее целью было накормить этими сладостями всех домашних, чтобы они помянули Исмаила. Поначалу нянька сильно возражал. Если ханым-эфенди узнает об этом, она может выкинуть на улицу и девочку, и Невнихаль-калфу, и даже его самого, за то, что способствовал этому.

Надидэ-ханым очень боялась смерти и тому подобных вещей. Ей казалось, что весь дом будто бы наполняется могильным духом и запахами загробного мира.

Даже заупокойную молитву по смерти ее любимого паши читали не дома, а в мечети Лалели[31].

Поэтому поминальный обряд по Исмаилу был проведен тайно, и нянька раздал большую часть сладостей, которые он купил в Сарачханебаши, беднякам на улице, а домой принес только около десяти конфет. Впрочем, Гюльсум, воспользовавшись тем, что вечером ханым-эфенди ушла в гости, захотела дать барышням и детям хоть по одной конфетке.

Барышни никак не могли понять, по какому поводу угощение, и пребывали в замешательстве.

Видя это смущение, Гюльсум умоляла их:

— Любимые мои ханым… Клянусь, все чистое… Я вымыла мисочку с мылом. Возьмите, хоть штучку… — Было необходимо, чтобы они съели хоть одну поминальную конфетку. Потому что этой ночью Исмаил уже начнет разлагаться, и те, кто почувствует сладость поминальной конфеты у себя во рту, должны были хоть немного ощутить ту боль, которую почувствует тело Исмаила!

В ту ночь после омовения в комнате Невнихаль-калфы произошло тайное торжество. В спальне старой черкешенки находился сундук. Невнихаль-калфа боялась, что из-за беспорядка в доме умершего не проводят в последний путь должным образом, и потихоньку складывала в свой сундук все необходимое: мочалку, полотенце…

После того как Невнихаль-калфа заставила Гюльсум совершить омовение, она открыла сундук и извлекла из него два зеленых головных платка, один повязала на голову девочке, а второй — себе. Потом достала немного святой воды, розовой воды и ритуальных щепок.

В тот вечер пожилая женщина проделывала всю работу старательно, неутомимо и очень серьезно, будто маленькая девочка, играющая с куклой.

Ах, эта женщина! Разве не напрасно не прощала ее Невнихаль-калфа? Старая черкешенка с гордостью и наслаждением исполняла эту странную обязанность. Уже много лет дети и прислуга в доме узнавали от нее молитвы и обряды.