Ветки кизила

Например, повар Дурсун-ага. Он был добродушным человеком. В армии он научился подшучивать над всеми, не различая чинов. Когда он узнал про безумную идею девочки, он тоже начал видеть сны. Например, иногда он подзывал ее к себе и с расстроенным видом говорил:

— Поди-ка сюда, Гюльсум, я тебе кое-что сообщу. Позавчера ночью я видел во сне ребенка. Он сказал: «Я брат Гюльсум, которая живет у вас… Передайте ей привет от меня!..»

Гюльсум тут же садилась, начинала тереть руками виски, дрожать и плакать.

— Ты спросил, как его зовут? Не Исмаил ли? — допытывалась она.

— Клянусь Аллахом, он что-то говорил, но я не запомнил. То ли Исмаил, то ли Реджеп…

— Значит, Исмаил… Ах, если бы я оказалась на твоем месте!

Мальчик виделся во сне даже поварам, отчего же он не показывался своей старшей сестре? Что она сделала ему плохого? Он умер, так и не придя к ней, но что поделаешь, смерть не выбирает…

Как правило, повар прерывал рассказ о своем сне на самом интересном месте. А когда Гюльсум начинала умолять его продолжить, он говорил:

— Что-то вылетело из головы… Вот если бы ты спела мне какую-нибудь анатолийскую песню, может, и вспомню еще что-нибудь.

Ее пение было настолько комичным, что повар от удовольствия хлопал в ладоши.

Иногда Дурсун-ага давал Гюльсум «лекарства, чтобы она увидела во сне Исмаила», вроде тех, которые предлагала ей Невнихаль-калфа.

— Девочка, если ты почистишь вон те картофелины, не разорвав кожуру, или выпьешь ложку воды, в которой помыли посуду, ты увидишь своего брата…

Однако повар в своих шутках не знал меры. Однажды он снова на полном серьезе сказал Гюльсум:

— Девочка, сегодня ночью я опять видел твоего Исмаила.

Глаза Гюльсум заблестели:

— Правда? Как ты его видел? Что он делал?

— Он ехал в ад под звук барабанов, сидя на паршивом осле задом наперед.

Девочка неожиданно произнесла:

— Придурок, — и влепив повару пощечину, убежала.

Конечно же, он так просто этого не оставил. Девочка с криками бежала по лестницам, Дурсун догонял ее и лупил шумовкой, куда попало. В доме поднялся страшный шум. Хозяйка дома подумала, что начался пожар, и чуть не упала в обморок. Повар топтался на входе в женскую половину дома, куда ему было запрещено входить.

— По данному мне праву, я раскромсаю эту проказницу на мелкие кусочки, как режут мясо. Если вы помните, я никогда не говорил о вас ничего плохого, однако… Она сейчас выдала мне такое… Если я прощу ей это, клянусь, я отрежу свои усы и выброшу их в корыто для мусора.

Когда ханым-эфенди сердилась, она не разбирала, кто прав, кто виноват, а отчитывала обоих и даже случайно подвернувшегося под ее горячую руку. Пока этот повар без стеснения кричал, Надидэ-ханым ударила кулаком по двери так, что задрожали стекла.

— Сейчас получат на орехи и твои усы, и твое мусорное корыто! — закричала она. — Ты решил, что находишься на горе, ишак… Прочь отсюда на свою кухню, он еще и орет! Разве ты способен понять детвору?..

Гнев повара мгновенно улетучился, и он поплелся на кухню. Ханым-эфенди не желала выяснять причину ссоры и только сказала:

— Я очень разволновалась… Если я сейчас поймаю этого негодника, ему не поздоровится. Вечером придет Феридун-бей и накажет его.

Однако, на счастье Гюльсум, офицер вернулся вечером домой с повышением. Это означало, что будет праздник для всех домашних.

Ханым-эфенди собрала вокруг себя детей и дала им строгие наставления:

— Смотрите, не говорите ничего при Феридун-бее…

Гюльсум спаслась от наказания. Однако ей запретили в дальнейшем появляться на кухне.

Глава семнадцатая

Гюльсум опять начала собирать деньги. Теперь она не покупала на улице грошовые вещи, а изо дня в день складывала монеты в кубышку, которая стояла в шкафу ханым-эфенди.

Теперь, чтобы не вызвать подозрений по поводу того, откуда у нее взялись деньги, в любое время она давала подробный ответ:

— Вот эта сотня ваша, вы сами дали ее мне, дорогая ханым-эфенди, разве вы не помните?.. Этот куруш от Феридун-бей… А эту двадцатку я нашла, когда подметала в комнате у Сенийе-ханым, и она сказала: «А возьми ее себе!» Если хотите, спросите у нее. Я вас не обманываю.

Хозяйка дома весьма высоко ценила такую бережливость девочки. Чтобы ее поощрить, она сама иногда бросала в кубышку два-три куруша.

— Молодец, Гюльсум. Так и должно быть. Если транжирить деньги, ничего хорошего не выйдет. Живот сыт, а спина голая… А так можно насобирать и сотню лир… Купишь себе разные вещи, будешь жить с удобствами, — говорила она.

Впрочем, Гюльсум не строила таких далеко идущих планов. Она хотела заказать на эти деньги мевлюд для Исмаила. Ведь чтобы задобрить обиженных умерших, не было другого выхода!