Ветки кизила

— Ох, кормилица… Мне противно… Ведь женщина еще пока жива, дорогая…

— Но ведь они и не говорят: женись на мне прямо сейчас. Через три месяца, пять месяцев… Ведь в шариате для мужчин срок не прописан, но…

— Хорошо, а что говорит Мурат?

— Слава Аллаху, наш Мурат твердый, как алмаз…

Кормилица посмеивалась.

— Он думает о чем-то другом? Что ты хочешь сказать?

— Ничего… мне-то что?

Ханым-эфенди будто бы что-то почувствовала. Однако она решила не опускаться до уровня кормилицы и с беззаботным видом сказала:

— Зачем жеманничаешь? Не хочешь говорить — и не надо.

* * *

После того как ханым-эфенди и кормилица с карамусала в ту ночь уложили детей спать, они вели долгую беседу. Оказалось, что Мурат-бей, по воле Аллаха, хотел взять в жены Сенийе. Он попросил кормилицу поговорить об этом с теткой и передать ему ее ответ. Сначала ханым-эфенди взволновалась, у кормилицы был такой вид, словно она решила убедить ханым-эфенди выдать дочь именно за Мурата, и говорила железным тоном:

— Я много лет ела ваш хлеб. Разве я сделаю вам что-то плохое? Я тоже могу считаться матерью Сенийе-ханым. И потом, вы разве не знаете, какая я благочестивая мусульманка? Если я вмешаюсь в какое-то дело, если там будет хоть капля греха или чего-то запретного? Мурат-бей очень влиятельный мутасарриф… Даст Аллах, он скоро станет губернатором… Он и богат, и красив. Разве желает человек мучений от Аллаха? Но ты, наверное, скажешь, что он староват. А разве наша дочь ребенок? Девушке скоро исполнится тридцать… Уже несколько лет в нашу дверь не звонят и не спрашивают: «Есть ли у вас девушка на выданье?» А если и спрашивают, то всякая голь перекатная. Настанет время, и такие начнут стороной обходить. И потом, мужчины становятся настоящими мужчинами, только когда вступают в возраст Мурат-бея. Разве скажешь о тощем парнишке, что он мужчина? Послушай меня, дорогая ханым-эфенди: если ты вмешаешься в судьбу своей дочери и помешаешь ей, потом будешь винить себя всю оставшуюся жизнь…

Хозяйка дома, стыдясь, словно девушка, закрыла лицо руками.

— Замолчи, женщина, замолчи. Ты противна мне, и я сама себе противна! — она не смогла найти других слов. А кормилица знала, что если Надидэ-ханым так говорит, значит, начала соглашаться с ее предложением.

Поэтому кормилица упрямо продолжала гнуть свою линию:

— Если тебе не жаль своего сердца, то пожалей хотя бы больную, которая находится при смерти, и ее несчастных детей. Ты же видела сегодня вечером, как эта нахалка прогуливалась по улице… Спаси Аллах, попадет Мурат-бей в ловушку одной из таких женщин, что будет с детьми? Если мы выдадим Сенийе-ханым замуж за Мурат-бея, мы возьмем его детей к себе и станем воспитывать. И душа покойницы не будет оскорблена. Между прочим, уход за сиротами является более богоугодным делом, чем хадж или закят[44]. Все это знают.

После своих многочасовых речей кормилица с карамусала удостоилась еще одного ответа от ханым-эфенди:

— Ах, кормилица… почему ты так думаешь обо мне? Мурат прекрасный человек. Будь он холост, может быть, я бы дала свое согласие. Однако, если у человека жена еще жива, как я могу совершить столь безнравственный поступок?..

Для кормилицы на эту ночь было достаточно. Старуха сказала, как отрезала, с удовольствием потирая руки:

— Значит, если Аллах призовет вскоре бедняжку к себе, ты примешь Мурата в зятья. Пока нам от тебя ничего более и не требуется. Посмотрим, что будет дальше…

* * *

Надидэ-ханым снова почувствовала нерешительность и угрызения совести. По ночам ее одолевала бессонница, она ворочалась с боку на бок. Иногда, несмотря на свой солидный возраст, она мечтала, как будут жить Сенийе и Мурат. Например, она видела, как Сенийе, став женой мутасаррифа, покидает отчий дом, и ее сердце начинало рваться на части. «Что ж поделаешь, раз в несколько месяцев буду приезжать к ним в гости», — думала она и тут же спохватывалась: «О Аллах, до чего же я стала бессовестной! Разве такое возможно? Совсем стыда у меня не осталось, что ли?» — проклинала она себя. Одно решение она уже приняла. Если кормилица хоть еще раз заведет разговор на эту тему, она выгонит ее из дома. Но через две минуты женщина забывала об этом и снова принималась думать: оставлять его детей на Сенийе было бы неправильно. Сама она уже тоже состарилась. Если она не сможет ухаживать за сиротами как следует, это будет считаться грехом. Вернее всего было бы отдать их в пансионы. Их отец, слава Аллаху, человек небедный. Сколько сейчас стоит год обучения в пансионах? Двести… или пятьсот… но ее снова одолевали смутные сомнения. Она вновь проклинала сама себя, принимала какие-то решения. Но что бы она ни предпринимала, все было напрасно! Ее бестолковая голова в любую свободную минуту, будто непослушный ребенок, улучивший минутку и выскочивший на улицу, снова и снова погружалась в раздумья.

Надидэ-ханым здорово рассердилась на кормилицу с карамусала. Ведь она затеяла все это, да еще и Надидэ-ханым втянула. Однако она не осмеливалась поссориться с ней в открытую и искала другой повод, чтобы ей отомстить.