Ветки кизила

Пожилая женщина теперь начала подмечать и еще кое-что. Она знала, что Сенийе, ее старшие сестры и даже зятья, зная Мурата, не станут противиться. Слова и поведение Сенийе в отношении Мурата, который снова начал частенько наведываться к ним в гости, производили хорошее впечатление. Она уже почти видела его одним из своих зятьев.

Если в первое время зятья никоим образом не хотели подпускать своих жен к Мурату, теперь они изменили политику. Дюрданэ и Наджие обращались к мутасаррифу не иначе как «братец». Сенийе же, которая раньше без стеснения подходила к Мурату, теперь избегала его. А если ее силой заставляли выйти к нему силой, все время краснела.

По правде говоря, нахальство Мурата передалось и кормилице из Карамусала.

Когда хозяйка дома видела, как этот человек приходил к ним как ни в чем не бывало и лебезил: «Тетушка, тетушка», — она чувствовала к нему неописуемую неприязнь. Однако она все никак не решалась выставить его за дверь.

Впрочем, ханым-эфенди не могла признать это, поскольку все домашние, а особенно зятья, радовались, то и ее печаль и мучения понемногу развеивались.

Глава тридцать четвертая

Теперь Надидэ-ханым вертелась вокруг больной, как волчок, мгновенно исполняя все, о чем бы та ни просила. Ей казалось, что чем больше она сделает ради этой бедняжки, тем больше осчастливит ее и тем меньше станут угрызения совести, которые она испытывала.

Больная пребывала в каком-то странном состоянии. Иногда она с любовью целовала ее руки, иногда же прятала свою нежность и сверлила ее взглядом. Самопожертвование Надидэ-ханым дошло до такой степени, что она даже не мыла руку, которую больная поцеловала. Пусть говорят, что хотят; Аллах видит, с какой заботой она ухаживает за бедняжкой!

Впрочем, для Надидэ-ханым пристальное внимание больной было страшнее, чем возможная инфекция. В такие минуты пожилая женщина полагала, что та все поняла, и терялась, словно преступник, застигнутый врасплох на месте преступления, которое он задумал совершить или уже совершил. Ах, эта изменница, кормилица с карамусала!

* * *

Надидэ-ханым строго-настрого запретила кормилице из Карамусала поднимать эту тему, пока жена Мурат-бея еще жива. Однако она чувствовала, что старуха при всем желании не могла держать язык за зубами и слухи распространились уже по всему дому. Самым худшим было то, что эта новость дошла и до детских ушей. Сорванцы то и дело отпускали глупые шутки в адрес Сенийе. Как только они видели вдалеке Мурат-бея, они кричали: «Вон идет зять-бей!»

Так как под конец сентября Надидэ-ханым немного простудилась, она в течение двух дней не могла навестить больную. На третий день она начала беспокоиться и, несмотря на настойчивые возражения дочерей, поднялась с постели, села в машину и отправилась к Мурат-бею.

В дверях ее встретила Гюльсум. Обычно девочка делала это с радостью, но сегодня на нее словно нашел ступор. Она не спеша поцеловала юбку ханым-эфенди, затем вытерла тряпкой ее туфли, которые испачкались в грязи, пока она дошла от машины до двери.

Надидэ-ханым обнаружила больную спящей в кресле-качалке, там же, где увидела ее в первый раз. Она знала, что женщина, заметив ее, непременно обрадуется, и в том, чтобы ее разбудить, не было ничего страшного. С чувством глубокой нежности ханым-эфенди наклонилась к больной и взяла ее за запястье. Больная открыла глаза. Но это не было обычным пробуждением. Потом она снова закрыла глаза, словно для того, чтобы чего-то не видеть, и опять открыла.

Надидэ-ханым ласково спросила, придав лицу невинное выражение:

— Как дела, дитя мое? Я болела, поэтому и не приходила тебя проведать. Но все время думала о тебе. По-моему, ты стала выглядеть лучше… как ты?..

Больная ничего не ответила и только смотрела на гостью огромными глазами, которые казались еще больше на ее совершенно исхудавшем, осунувшемся лице.

Она медленно вытащила свою руку из руки ханым-эфенди, беспокойно отвернулась в другую сторону и больше не смогла пошевелиться.

Этот жест уже был знаком ханым-эфенди. Незадолго до этого, сидя в телеге на морском берегу, она точно так же отворачивалась с видом обиженного ребенка, когда ревновала своего мужа. Тогда ханым-эфенди думала, что женщина плачет, и ее сердце сжималось. Значит, сейчас больная точно так же вела себя по отношению к ней. Но почему?..

Ханым-эфенди застыла на месте, будто статуя.

Не было сомнений в том, что больная узнала правду. Может быть, до нее дошли каике-то слухи, а может, в одном из приступов болезни или во сне, приснившемся ей однажды ночью, собрались воедино ничего не значащие фразы, манеры, взгляды, тайные перешептывания. С одной стороны, она видела, как сильно ее любят, но с другой — видимо, ждала какого-то подвоха от этой странной семьи.

В тот день Надидэ-ханым вернулась домой в таком состоянии, что ее дочери немедленно бросились к ней.

— Что с тобой, мама? — закричали они.

Шакир-бей начал отчитывать тещу твердым, но в то же время ласковым голосом: