Ветлуга поёт о вечном

Так ответил Шарьинец и, меч свой подняв,

Полетел на Катруса. Охрану он смёл,

Словно сор со стола. И Катрусу мечом

Тут же голову ссёк. Полетел тот с коня;

Загремел на Катрусе доспех кузнеца,

Что велик был ему, и не в пору сидел.

Ликовала деревня. Спасителю все

Воздавали хвалу. Но и горечь была

О погибших в бою за деревню свою.

А спасителю все угощенье несли

И подарки, и много добра, кто что мог.

– Как тебя называть нам, спаситель ты наш? –

Вопрошали марийцы. А Фёдор сказал:

– Фёдор я, сын Ивана Вершины, что жил

В Соколово. Шарьинцем меня все зовут,

Потому что река там, Шарья, и на ней

Днями я пропадал. Берега у Шарьи

Будто рай на земле… Ну а это мой друг! –

Фёдор свистнул слегка и ему на плечо

Сокол с неба слетел. Все дивились тому.

– Это Финист, мы с ним неразлучны всегда. –

Из всего, что Шарьинцу теперь нанесли,

Фёдор разных припасов в дорогу набрал,

От подарков же он отказался совсем:

– Вы мне дайте-ка лук бусурмана того,

Что последним сразил. Лук хорош у него.

Да колчан полный стрел. Пригодится, авось.

Да доспехи его. Вижу я, что они

Не его: велики по размеру ему.

Сам он, видно, с кого-то, паршивец, их снял.

И рисунок на них не татарский совсем.

Ну-ка, дайте мне щит. – Щит подали ему,

На котором по кругу струится река,

Над рекой ясный сокол летит в облаках,

Задевая крылом своим солнца лучи,

Солнца, что посредине большого щита

Яркой медью горит. А под солнцем, внизу

Деревенька у леса стоит над рекой –

Символ русской земли. Парень с девушкой там

В лёгкой лодке плывут по спокойным волнам.

Изумившись, Шарьинец на это сказал:

– Глянь-ка, Финист, тебя мастер выковал тут…

Нет, доспехи-то русские! Где ж он их взял?

Ну-ка, дайте мне меч. Он тяжёл для него.

Русский меч, сразу видно. – Подали и меч,

А на ножнах меча бой кровавый кипит:

Бьются русичи с силой татарской Орды,

В середине летит на буланом коне

Впереди своих войск предводитель лихой.

Изумился опять богатырь и сказал:

– Эти ножны достойны великих князей.

Рукоять у меча как изба в кружевах.

Я доспехи возьму. А подарки свои

Уберите, принять их у вас не могу.

Еду я не домой, чтоб добра набирать,

Еду я, чтобы помощь свою оказать

Трём монахам, которых ищу по реке.

Их зовут: брат Макарий, брат Тихон, ещё

Брат Варнава. Да с ними охранник один

Был сначала. А есть ли? Не ведомо мне.

Должен я их проведать. Хочу вас спросить:

Может, кто-то из вас что-то слышал о них? –

И в народе шушуканье, споры пошли,

На марийском, на ломанном русском потом.

Тут ответил Шарьинцу мариец один,

Мужичок разбивной, что сражался как чёрт:

– Приезжали купцы к нам. И, будто, они

Как и ты, с Соколова. Старуха у них

Вроде главного. Верой себя назвала.

Про монахов они говорили и нам.

Говорили, что есть и охранник у них,

Тихомиром зовут. Только будто они

Не монахи, а жулики, верить, мол, им

И не стоит, обманут, убьют ни за что…

– Бабка Вера? Я знаю купечество их, –

Засмеялся тут Фёдор. – Вреднее её

Нет у нас в Соколове ни баб, ни старух.

Ей людей оболгать, что попить молочка.

Это Шишкины! Знатные наши купцы.

Колька Шиш, её батя, прескверный старик,

На своих сундуках так и помер; теперь

И она вот в купцы, как и он, подалась

Вместе с сыном своим. Да себя-то они

Величают как Шишкины… Что говорить…

– Верно, Шишкины! Так называли себя, –

Подтвердил мужичок. Тут к нему подошёл

Седовласый старик. Сразу люди вокруг

Расступились, умолкли. То, видимо, был

Их старейшина. Фёдору так он сказал:

– Вот тебе мой подарок. Купил я его

У купцов тех, у Шишкиных. Цену им дал

Столь великую, сколько не стоит он сам.

Для меня ж он бесценен, – и нож протянул.

Фёдор взял в ножнах нож, да из ножен достал.

Острый длинный клинок заблестел на свету.

На клинке по ребру, где был выкован дол,

Шёл премудрый марийский орнамент чудной,

Волки скачут на нём по обоим бокам,

Гонят зайцев они по чащобам глухим;

А на пятке клинка как цветы – письмена;

Рукоять из лосиного рога с концов

Серебром вся покрыта, узорным, резным;

Три заклёпки серебряных в виде сердец;

В виде глаза отверстие для темляка.

– Дивный нож! Но принять я его не могу,

Если он тебе дорог, – Шарьинец сказал.

– Был когда-то охотник в марийских лесах, –

Продолжал тут старик, – Был он лучшим из нас.

Мог один на медведя и лося ходить.

Бил из лука он влёт и всегда попадал.

Вурспатыр его звали. Мы были дружны

И не раз на охоту ходили вдвоём.

И не раз жизнь друг другу спасали в лесу.

Уважали его, сыном князя он был,

Что ушёл в вашу веру. Его это нож,

Князя Ош-Пандаша. А когда умер князь,

К Вурспатыру тогда этот нож перешёл.

А потом лес забрал Вурспатыра себе.

И не видел уже этот нож я с тех пор.

А когда у купцов я увидел его,

То спросил, где, мол, взяли они этот нож.

И они мне сказали, что были они

Под Якшаном на ярмарке, там у купца

Этот нож и купили. Назвали притом

Цену ту, за которую куплен был нож.

Я просил их продать. Не хотели они.

Я поднял цену втрое. Старуха тогда

Согласилась на сделку и нож отдала.

Дорог мне это нож: память друга хранит.

Я для сына купил, чтоб в марийском роду

Навсегда нож остался. А сын мой теперь

Вон, у дома лежит со стрелою в груди.

Я же – стар. Ну а ты сына смерть отомстил,

Сам мне стал словно сын. Так что нож мой прими.

– Благодарствуй, отец! – Фёдор тут отвечал. –