Ветлужская Правда

Да, иногда умнее отступить в какую-нибудь глушь и переждать там военные невзгоды. Не надо забывать, что войны зачастую задумываются правителями, а отдуваться приходится простому народу, которому они совершенно не нужны. Оборонять чуждое им люди не будут, в таком случае им легче покориться новому завоевателю, если тот, конечно, не ведет войну на полное уничтожение. По-разному бывает… Но в любом случае бросать соседа нельзя. Невзгоды приходят и уходят, а жить вам вместе. Кроме того, в конечном счете победит тот, кто лучше сохранит свои силы, а потом ими грамотно распорядится. Войны одним сражением не заканчиваются!

Во всех таких разговорах было важно то, что при всем своем авторитете среди ветлужцев Иван никогда не пытался говорить с ребятами с позиции старшего. Это было очень необычно для воспитанников школы. Что они видели до этого? Что взрослым мужам «невместно» сидеть за одним столом с такими малолетками, как они, что до поры до времени многим недорослям заказан путь в мужскую половину дома. Такое практиковалось в основном в отяцких семьях, но и в переяславских патриархат повсюду диктовал свои условия.

Было ли это плохо? Вряд ли, просто дань старым традициям родового строя…

Однако беседа на равных со зрелым воином со стороны была для подростков заказана по одной веской причине: это было просто невозможно! А уж задушевный разговор с человеком, к которому с пиететом относились все взрослые родичи, был для них поначалу шоком.

Однако к хорошему быстро привыкаешь, так что если на первых порах на редкие вечерние посиделки приходили одни переяславские мальчишки, то уже в начале весны с молчаливого согласия родителей туда стало подтягиваться молодое отяцкое поколение и даже некоторые девчата. Чучело Масленицы сожгли, катание с горок на ветлужский лед ушло в прошлое вместе с подтаявшим и превратившимся в густой кисель снегом, а до веснянок[39] было еще далеко. Молодежь же разлучаться не собиралась и всеми правдами и неправдами выкраивала время у домашних дел, чтобы собраться гурьбой у костра. Иногда в круг приходило до тридцати человек, но именно сегодня в первый раз на такое собрание попали черемисские ребята. Видимо, поэтому они решили расстараться и даже не побоялись выставить на всеобщее обозрение взятый «с боя» бражный напиток.

– Выходит, что вы без позволения старших залезли в подклеть, чтобы брагу нацедить? – Иван решил сместить акценты, найдя слабое звено в откровениях своего юного собеседника.

Порыв ветра, взметнувший вверх тонкие веточки берез, услышали все, поскольку на поляне после слов полусотника установилась неловкая звенящая тишина. Занятые лишь спорами да своей удалью, об этой стороне дела молодые авантюристы до сих пор как-то не задумывались. А если и задумывались, то старательно отгоняли мысли на эту тему в самые дальние уголки своего сознания.

Десятки молодых глаз, до этого неотрывно смотревшие на полусотника, сразу же нашли себе другое занятие и стали разглядывать не замечаемые ими до этого золотистые языки костра или кроны берез, сияющие в отблесках света сочной молодой листвой и остатками сережек. Иван никогда не использовал против мальчишек информацию, полученную во время таких посиделок, и они это знали, однако теперь… это был крупный «залет».

– За весь год я ни разу не слышал, чтобы в округе кто-то позарился на чужое добро… Мне что, начинать свои портянки под полати прятать?

– Сглупили мы, Иван Михалыч! Прости нас, неразумных! – нарушил тягостное ответное молчание Мстиша.

Тон его при этом вовсе не был заискивающим. Он как будто уже все решил для себя и теперь винился, поднявшись и склонив свою голову. Полусотник махнул рукой и усадил подростка обратно, вернув его к прерванному занятию: наконечник сломанного копья, по неосмотрительности оставленного булгарцами на прибрежном песке, никак не поддавался усилиям Мстиши. Наконец стружие отделилось, и глава ветлужских мальчишек с облегчением продолжил:

– Все вернем в целости и лекарю в ноги поклонимся, дабы тот за свое снадобье обиды на нас не держал. После того как намедни булгарцев прогнали, в нас словно черт вселился. Даже меж собой собачиться начали, а уж черемисы нам такого наговорили, что чуть опять не передрались! Так что не уследил я за ними!

– Перенервничали, значит, на пристани… Из-за чего хоть ругались?

– На Тимку многие ополчились, да так, что он до сих пор свою обиду тешит. Даже сюда не пришел!

– И в чем он провинился?

– Так сразу и не скажешь. По мне, даже в поломанных самострелах он не повинен, а то, что прыгать заставил как козлов… – Командир ветлужских мальчишек помедлил и перевел взгляд на Ексея. – Кольчуги им наши покоя не дают! Пусть сами об этом говорят, а то потом скажут, что я напраслину возводил!

– Давай, парень, говори обо всем невозбранно, – кивнул черемису Иван и пояснил: – Все, что на душе накопилось, и даже когда тебя не спрашивают. У нас тут полная свобода на посиделках, так что мне можно перечить и даже жаловаться на тяжкий школьный труд. Простодушие, как говорится, не порок…