Вето на любовь

— Ну да, — живо киваю головой. Не без сарказма. — Я же дура. И папа так считал. Да только в итоге… вы, «решатели», сами же в дураках и окажетесь.

Цыкнул. Шумный вздох. Взор в лицо мне:

— Ладно, — махнул рукой. — Решай, какие продукты покупать. Схожу, принесу, да спать пойду, а то всю ночь… с ней одна нервотрепка была. И, кстати, дверь к ней закрыта, но, если что… там шорох, крик, сразу меня набирай. Прибегу.

— Федя! Она же не заключенная! — горестно.

— Она невменяема! — злобно.

— Я тоже шесть лет была невменяема. И что меня… под замок? Ты вернулся — и всё прошло. Каждому свое надо. И не нам решать, что это будет. Пока не задеваем права других, мы вправе сами решать, как нам жить и что делать. Федя! Я тебя умоляю! Дай ей свободу! Ну за что ты так к ней? Это не благо! Это прямой путь в петлю! Да поверь мне! Я знаю! Знаю, что говорю… — опустила очи, залившись уже малодушно слезами.

Шаг вдруг ближе Рогожина — и обнял, притянул к себе. Поцелуй в макушку:

— Прости меня. Прости, что больно делаю. И делал.

— Да дело в не том! Пожалуйста… пусть они поговорят. Пусть они сами решат. Только так она сможет быть счастлива. Или, если не судьба, то отпустить, закрыв все гештальты.

— Чего? — рассмеялся, несмело отстранил немного меня от себя. Взор в глаза.

— Да ничего, — пристыжено; в момент отвернулась.

Прижалась к нему сильнее.

Колкая, полная раздумий тишина. И вдруг вздрогнул:

— Ты… кстати, до которого часа? Когда там тебе на работу?

— Я отпросилась. До вечера смогу побыть. Ну, пока Федьку не надо будет забирать.

Мгновения молчания — и вдруг хмыкнул. Шумный вздох:

— Ты знаешь, что я тебя люблю? — ласковым шепотом на ухо.

Рассмеялась я, еще больше рдея от раздрая чувств в душе.

— Знаю, — смущенно закусила губу, глупо улыбаясь. — И за это тебе безумно благодарна. Но пожалуйста… ради меня, — враз вновь стала серьезной, с напором, — дай им шанс. Какой бы там «Этот» ее не был. Дай. Нам дали шанс — и мы должны. Я ее тоже люблю. Люблю, как сестру, а потому и прошу: дай ей свободу. И только так она… справится со всем, что там у нее на сердце.

Глава 43. Джаггернаут грёз

* * *

Пока приготовила покушать (и чтоб на сегодня было, и на завтра осталось), пока порядок навела, уже и день ляпнул. Пора за ребенком, да домой, докармливать своё чадо, позаниматься с ним да ложиться спать.

Вдох-выдох, засев в темноте на диване (выключив свет). Безумный день. До безумия безумный.

Искренне надеюсь, что Он услышал меня. Но еще больше, что я не ошиблась, и не усугубится всё еще больше. Что не подведет «этот ее», а если… и не судьба им быть вместе, то хотя бы… Ника все достойно выдержит, не оступится, не сломается. Некит, я в тебя верю! Ты мой герой! Пример для подражания! Сколько времени я на тебя ровнялась! Невольно вторила тебе, а теперь… теперь мы равны на чашах весов — и мне страшно. Не хочу. Не надо. Будь сильной, будь смелой. Будь умной. Будь куда лучше, чем я! И пусть всё получится.

* * *

Трезвонить Рогожину не осмелилась на следующий день, хотя и сгорала… от любопытства и волнения.

Не знаю, что как, но… Хорошо, что выходные уже на носу — смогу вновь к ним прийти. Хотя… Федю, а куда Федю тогда?

Черт! Ладно, как-то да будет! Лучше о работе буду думать, а то точно сойду с ума.

* * *

И вот оно. Буквально уже хотела дверь закрывать к себе, да идти за сыном, как затилинькал телефон. Рогожин.

— Да, Федь?

— Уехала.

— Кто? Куда?

— Ника. К этому… своему. Отыскала его, и к нему уехала. Там и осталась.

Обмерла я, пришпиленная к месту. Не сразу и нашла силы на звук, на слова:

— А… ну… ну, она хоть рада? Всё нормально у нее?

— Судя по голосу (отзвонилась)… да.

— Федь, — торопливо (нервически я сглотнула слюну, ежась от страха: а вдруг реально неправа). — Всё будет хорошо. Они сами разберутся. Не маленькие ведь. Короче, Федь, — сама себя перебиваю. — Всё будет хорошо. Если он не такой, если он плохой, если он ей не подходит, рано или поздно — сама всё поймет и уйдет. Она же не дура. И гордость у нее есть. Не даст себя унижать и мучить.

— Я уже ничего не знаю.

— Это Ника — и со всем справится. Федь, Ника! А не кто-то иной. Справится. И будет счастлива. Все мы будем счастливы, главное думать, что делаем. И чтоб другие… палки в колеса не ставили.

— Надеюсь, — тихо, несмело. — Ну что… завтра по вас приеду? С утра там… или к обеду, когда проснетесь?

— А сегодня? — сжалось от волнения мое сердце.

— Ну так… собраться же там надо. Или что? Да и потом, — замялся, — может, всё-таки одумается.

— Да что там нам собирать? Пару тряпок? — невольно перебила, но тотчас осеклась: резко заткнулась.

— Вернется вдруг, — продолжил. — Опять тут… истерика, сопли будут. Не знаю. А так до завтра, а там уже более-менее уже видно будет.

— Ну да, конечно. Ты прав. Как считаешь, так и сделаем, — сгорая от стыда (из-за своей необдуманности, и что лезу со своими чувствами, невольно игнорируя их ситуацию), лихорадочно протарахтела.

Колкая, полная неловкости тишина пролегла между нами.

Не знаю ни что сказать, ни что сделать.

— Чего молчишь? — вдруг отозвался Федя. — Обиделась, что ли?