Вето на любовь

Шальной поцелуй в уста украдкой. Жаркой дорожкой по шее, спускаясь к ключице. Дрогнула в его хватке, попытка остановить:

— Может, я в ванную?

— Потом, Ванюш. Потом, — едва осознанным шепотом.

В нашу комнату — и, на автомате провернув барашек замка, силой, велением моего захватчика оказалась я уже на диване. Живо стащил каждый с себя вещи. Усадил Федор меня на себя сверху. И снова аляповатый поцелуй в губы. Миг — и ощутила его всего. Всё то, что так долго жаждало тело. О чем мечтала душа.

Плавные движения смела резвость, сладкая грубость. Попытка утолить голод, что зияющей дырой разросся в нас за эти дни.

Но едва только разум отступил, давая свободу туманам удовольствия, как тотчас шорох, шум за дверью. Дернулась я в испуге. Силой пытаюсь остановить сей скорый поезд сумасбродства. Нехотя поддался и Рогожин.

— Что?

Да вместо моих слов раздался тихий плач ответом, временами перебиваясь жалобным:

— Мама! Мама!

Шумный вздох, комкая в себе невольные ругательства. Нет, не на ребенка. На себя — что в голове отнюдь не материнские сейчас мысли.

Отстраниться, мигом надеть на себя белье, футболку — завторил мне и Федька.

Открыть дверь — схватить на руки малыша.

— Зай, что случилось? Чего не спишь?

— Мне стласно! Там бабай!

— Да нет там никакого бабая, — горестно, с нотками раздражения. — Пойдем, посмотрим, — но едва я на порог с Федей Младшим, как в момент отозвался и Старший:

— Да куда ты? Тут укладывай. Че уж мучиться? И его мучить.

— А… ам, — замялась я (сколько жили вместе с Серебровым — никогда тот не разрешал, чтоб ребенок находился ночью вместе со взрослыми: причем не только в кровати, но и в комнате. Это я могла пойти в детскую, но уж никак не наоборот. Даже просто «приспать» — и тоже беспрекословное табу). — Ну, если ты не против, — пожала растеряно плечами.

— А чего я буду против? — удивленно. — Диван большой. Это не то, что там… у вас, полуторка.

* * *

— Федь, — несмело позвала я, видя, что ребенок окончательно уснул.

— А? Что? — дернулся, приподнялся в постели. Испуганный, заспанный взор на меня.

— Может, в ванную?

— Зачем? — нахмурился.

— Ну… Федя спит… — многозначительно повела я, смущенно пряча взгляд.

— А, — живо спохватился с дивана. — Да, конечно. Если такое… щедрое предложение, — тихо рассмеялся.

— Дурак ты, — обиженно. Но ведусь. Вторю ему.

И снова дверь на замок.

Едва я только за порог, да не успела и воду открыть, как тотчас уже у меня за спиной оказался Рогожин, не дал даже лицом к нему обернуться.

Мигом ухватил за бедра — и подал на себя — покорилась.

Уперлась руками в стену, невольно периодами скользя. Но секунды — и уже всё поплыло заодно: мысли отступили, давая свободу… ощущениям. Удовольствию. Уцепилась я за раковину — и отдалась. Отдалась на суд своему Истязателю.

* * *

И снова в спальню, нашу комнату. С двух сторон от сыночка — и, счастливые, перекрестив ноги (чтоб хоть так друг друга ощущать), уснули.

* * *

Доброе. Действительно, впервые за сколько лет… утро для всех нас оказалось добрым. Позавтракали и, по щедрому предложению Рогожина, пустились бродить вместе по городу, а затем и вовсе в парк — кататься на аттракционах и есть сладкую вату.

Позвонили Нике (едва ли не по моему требованию). Уверила та, что все хорошо. Что оба живы и здоровы. И если что случится, то клятвенно обещает, если не самой приехать, то позвонить.

И пусть Федор полностью всё еще не успокоился, но уже явно дело пошло на поправку. Пропала настороженность. Волей или неволей, а все же смог отвлечься и перестроиться на нашу с малышом волну: и уже оба Федьки стояли в очередь на «Машинки», пока я в киоске выбирала мороженое.

Часть Девятая. Финальные залпы Глава 44. Гром и молния

* * *

Не было бы счастья, да несчастье помогло.

Так говорят? Вот и я себе это твержу, пытаясь уговорить, что хватит рыдать, биться головой об стенку и паниковать. Самое главное, что уже не одна. Что у меня есть мой Федька… а значит, со всем справимся.

Ведь так? ТАК? Я вас спрашиваю? Ибо если нет, остановите планету — я сойду.

* * *

Несколько недель пролетело, как один день. Рутина стала сладким сиропом — и домой я мчала теперь с утроенной скоростью. Федя же занимался своими делами, разбирая руины былой жизни после случившегося «апокалипсиса». Хотя при этом «не стыдился» и мне помогать: к примеру, почти всегда водил и забирал из сада ребенка — именно он. Да и малыш… в ответ безумно к нему привязался (чему я всё никак не могла нарадоваться). И если поначалу, конечно, все это было как-то странно и даже не по себе, то теперь — в порядке вещей. И как бы уже я… лишней не оказалась, нагло вмешивающаяся в «чисто мужские дела» или разговоры.

* * *

— Что случилось? — взволнованно обронил Рогожин, едва зашел на кухню и увидел меня, сидящую за столом и ревущую в захлеб.

— Ничего, — живо вытираю глаза и отворачиваюсь.

Резво присел у ног, опершись руками мне на колени:

— Котенок, что случилось? Скажи мне. Я помогу, чем смогу.

— Уже помог, — едва слышно буркнула и, шмыгнув носом, надула губы.