Вето на любовь

Шорох, звон ремня, высвобождая себя от одежины. Он. Прижался ко мне. Протиснулся меж бедер — безропотно обвилась ногами вокруг поясницы. Дрожу от разрывающего сознание страха.

И снова поцелуи — силится коснуться моих губ, но отворачиваюсь.

До боли в груди, до кома в горле мерзко, волосы дыбом встают, осознавая, что творю… и с кем. Но… не отступлю.

Федя… Федя. Мысли только о нем. И что они творили с Инной.

Отчаянный напор — боль до одури там, внизу. Сжимаюсь от кошмара. Еще его попытка. Нервический смех:

— Узкая какая… Ты там не ц*лка, случаем? — гогочет смущенно Шмелев.

— Нет, — нагло вру, еще усерднее отворачиваясь, увиливая от его ласк губ, языка. А слезы уже застыли на моих глазах. Задыхаюсь. Вот-вот взорвусь рыданиями.

— Б***ь! Зай, расслабься! — нервозное. И снова его поступательные движения…

Боль. Отвращение. И снова сжимаюсь от ужаса.

Не могу. Не могу я так!

Но терплю.

— Вань… Вань, ты че, плачешь? — дернулся. Попытка заглянуть мне в лицо, но отворачиваюсь. Прикрываюсь руками. Хочет силой развернуть, отдернуть мои ладони — отбиваюсь. Резвое сопротивление: его, мое. Невольная драка. Сорвалась — зарыдала я вслух, захлебываясь эмоциями, сумасшествием.

— Б***ь! Малая, ты че?! — ошалев. Отстранился.

Отчаянно поджала я под себя ноги и еще сильнее завыла, сгорая от позора и никчемности.

«Уж лучше бы умерла. Умерла я. Умерла!» — набатом психопатия в голове.

Конченная я. Конченная! Лучше бы сдохла! Там еще — в больнице!

Убежал. Сбежал от меня мой почитатель.

Живо задергался на месте. Движения, натягивая на себя белье, брюки, — и умчал. Бросил одну, использованную. Вещь.

Глава 15. Цербер

* * *

Недолгие, жуткие мгновения безысходности — и новый поток света. Шороха. Отчаянная, тихая, гневная брань.

Обмерла я, запрещая себе дышать, в страхе выдать свое местоположение.

Но еще миг — и брызнул луч в лицо, зажмурилась, задергалась я, еще усерднее скручиваясь в клубок.

Тотчас прильнул кто-то ко мне.

Узнаю запах. А затем и голос раздался. Его голос:

— Зая, ты как?! Ты меня пи**дец как напугала! Ваня! — отчаянно. Пытается обнять меня, прижать к себе. Отворачиваюсь, пытаюсь сбежать от происходящего — да тщетно.

Но вдруг движение — и окоченел.

Испуганно устремляю на него взор, лихорадочно моргая, прогоняя пелену временной слепоты и слез.

Сверлит, в шоке впивается взглядом в мое белье, что все еще валялось, небрежно брошенное рядом, на земле.

Взор на меня, на ноги — отодвинулся, давая больше простора.

В лучах предательского фонаря и я… замечаю на себе мазки, следы крови.

— КТО?! — ошалевшим ревом. До неузнаваемости исказилось его лицо. Отпечатался животный оскал. — КТО ПОСМЕЛ?! — исступленно, холод от ужаса внутри меня. Дрожу от страха, осознавая, что натворила. И что грядет.

— Это Глеб?! Да, Глеб?! — убийственной проницательностью.

Тотчас сорвался с места, рванув во тьму, бросив рядом со мной свое светило.

Падая и вновь поднимаясь, отчаянно шатаясь, сколько сил есть, сноровки, опыта, рвусь вперед. На звук. На крик. На мат. На перепалку…

Еще минуты сражения с непослушным, колючим, стегающим по коже, рвущим до крови плоть, подлеском — и вынырнула к ним.

Заботливый свет луны — и я отчетливо различила две фигуры.

Шаг к ним — и окоченела.

Месил, что было дури, убивал. Федя убивал Глеба.

Кинулась в момент. Но рывок, напор, невольное движение — и отлетела я в сторону.

Карабкаюсь обратно на четвереньках. Исступленно ору:

— Я добровольно! Добровольно я!

Еще удар в полуживое, хрипящее тело — и застыл, словно расстрелянный.

Неспешный разворот. Взор на меня пустотою.

Пытаюсь встать, пошатываясь.

Но подойти ближе страшно.

— Что? — мертвым голосом.

— Добровольно, — едва слышно. Приговором… для самой себя. Уж лучше… меня убей.

Меня, Федь. Глеб не виноватый…

Но не отваживаюсь все это произнести вслух.

— Да… да не было ниче, — сражаясь со вдохами, прохрипел Шмелев.

— Что? — и снова колющее Рогожина мне в лицо, терзая взглядом. Выдерживаю напор. Стою, не шевелясь. Жду участия.

Отстраняется от своей жертвы неспешно мой Палач. Встает. Шаги ко мне ближе.

— Повтори… — уничтожающее спокойствие. Стегающее уже не страхом. Не кошмаром. А адом.

— Добровольно, — шепчу, шевелю губами, не осмеливаясь уже издать звук.

Плевок. Отчаянный, презрительный, жесткий плевок мне в лицо. Со всей ненависти и отчаяния.

Тотчас зажмурилась инстинктивно я. И не посмела больше открыть глаза.

Будь, что будет.

— Да не было ниче! — вновь слышу голос Глеба. — Узко у нее там. Пьяные все. Не получилось! Да и разрыдалась вовсю. Не было ничего!

— Узко, говоришь? — едкое. Унизительное.

Вдруг шорох где-то сбоку. Светло стало вокруг. Отчего еще сильнее захотелось сдохнуть в этот момент. Еще усерднее жмурюсь.

— Шалава ебу**я! — яростью.

— Э-э-э, — растерянное мужское. — Че это у вас тут?

— Ты че… Шмеля размотал? — возмущенное Насти. Шорох — кинулась (судя по всему) та к нему.

— Да не трогай. Нормально все, — слышу раздраженное Глеба.

— Так че у вас тут?! — грозное Всеволода (узнаю уже и его голос).

Опустила голову я, догорая в позоре.

Чей-то еще топот. И замерли на поляне. Отчаянные вдохи.

— Че за крики? — кто-то из Токаревых.