Спрятались под козырьком подъезда. Замерли у табло домофона. Разворот. И снова лицом к лицу, не имея сил коснуться друг друга взглядом.
— Что ты хотел? — несмело. — Федь… говори, и я пойду. Мне пора.
А саму уже трясет откровенно. Пальцы в замок — и ломать до боли, дабы хоть как-то удержать видимое равновесие, покой.
Да колени подкашиваются — вот-вот упаду.
Разрыдаюсь, кинусь в ноги… моля не отпускать. Забрать к себе, с собой. Куда угодно. Или просто добить. Но не оставлять, не оставлять меня здесь. В этом аду. Где есть цель, есть условия жизни — но нет ни желания, ни сил.
— Прости, — громом.
Поежилась. Казалось, волосы зашевелились на голове. Окоченела я от шока.
Продолжил:
— Прости меня… за что, что подвел. За то, что был слабым. Что упустил. Не уберег тебя.
Я думала, не может быть уже хуже. Больнее. Ан нет.
— Это всё?! — лживая грубость, а по щекам уже новой волной сорвались слезы. Отворачиваюсь.
Жуткие, разящие мгновения тишины, что, закладывая уши, громче канонады звучит.
Звонкий, со свистом вдох, глотая нелепую влагу — и осмеливаюсь в ответ (еще рачительней отворачиваясь, пряча от стыда уже не только глаза, но и всю себя):
— И ты прости… Но у меня есть сын. И ему нужен отец. Родной отец. А остальное — неважно.
Зажала кнопки — запиликал домофон. Тотчас ухватил меня за руку Рогожин, подал на себя. С ужасом вырвалась я. Глаза в глаза. Осеклась, опустила взгляд в пол:
— Не надо, Федь, — испуганно, визгом. Прижала руку к груди, будто больную, будто кто ее к пираньям засунул, и те кинулись ее глодать.
— Позвонить можно?
— Что? — ошарашено. И снова взор в лицо. Откровенно дрожу, схожу с ума уже.
Это просто… пере-дози-ровка.
— Можешь дать телефон? Мне позвонить надо.
Дико таращу очи от столь резвой приземленности в пекле душ.
Но минуты, дабы совладать с растерянностью, с собой, и закивала головой.
Нырнула в сумку и достала аппарат — несмело протянула. Аккуратно взял.
Живо заплясали пальцы по кнопкам.
Заныло сердце, вторя одно единственное жуткое имя: Инна. Зато она его приютит. Зато она будет умнее. Мудрее. Сговорчивее.
Тотчас раздался какой-то звук. Звонок. Запиликало и покорно стихло.
Протянул обратно мне телефон.
Странная, добрая, горькая улыбка, пряча куда большие эмоции:
— Это мой номер. Прошу, — кивнул головой, ткнув взглядом на вещицу, что я все еще никак не осмеливалась взять обратно. — Звони, если что… в любое время суток. Я всегда рад тебе помочь. Друг так друг. Не привыкать, да? — хмыкнул, а затем вдруг рассмеялся. Лучезарная, озорная, родная улыбка. Да только за ней столько слез, что даже я… захлебнулась.
Глава 27. Друг
Не знаю, не помню уже, как втолкнула себя в подъезд. Как добрела, доволочила себя до квартиры.
Засунуть ключ в замочную скважину — и прокрутить.
Еще мгновение — рухнула. На колени рухнула посреди коридора. И завыла. Дико, горько. Отчаянно. Как еще никогда. Раздирая горло до крови.
Пришла в себя лишь под вечер. В квартире уже даже сумерки поселились.
Все тот же коридор, да я… на полу. Попытка встать, как тотчас голова жутким кругом, да так, как еще никогда. Попытка сесть, опереться спиной на стену — и снова неудача.
Разлеглась на паркете. Испуганный взор в потолок.
Господи, что творится?
А Федька! Федька-то в садике!
И снова храбрая попытка быть сильнее телесной слабости. Да не в этот миг — карусель прожогом рванула в бег, а страх сдавил разум. Грохнулась вновь обреченно, заныв от ужаса.
Что делать? Кому звонить?
Я умираю?
Дотянуться до сумки, достать телефон на ощупь и, снова разлегшись на спине, вперить взор в экран: шестой час. Черт дери! Но еще успеваю.
Живо набрать номер сначала один, потом второй…
— Леня… мне плохо, — горестно, моля спасти, уберечь от происходящего, что расплатой жестокой пришло ко мне… за мгновения украденного, беззаконного счастья.
— Ванесс, ты же знаешь! — раздраженно. — Я не могу. Врача вызови, таблетки какие-то выпей. Няне, в конце концов, позвони!
— Она не может! Я уже звонила!
— Ну не знаю! — гневно. — Ладно, мне пора. На меня народ уже злобно косится. Потом перезвоню.
Не перезвонил.
Врача… не знаю куда, что. Как я его встречу? Не ползком же перед ним, на карачках.
Пробежаться глазами по куцему списку вызовов и контактов в телефоне (и то, в основном администрации, регистратуры и тому подобное). Номер… без подписи свежей раной.
Еще ниже — и обмерла. Выбор сделан.
— Привет, Рит. Это Ванесса, Ваня Сереброва. Если еще помнишь…
И пусть фыркала та, и пусть взрывалась ругательствами от недовольства, но буквально час — и позвонила в дверь.
Ползком, на карачках к замку. Но вдруг движение ручки — и само полотно дрогнуло.
— Ну, где тут умирающий? — залились ее уста язвительной ухмылкой. Рогожина.
Кое-как дотащила меня до дивана в зале. Принесла воды. Взор по сторонам и замерла посреди комнаты, руки в боки.
— Ну, и что делать будем?
— Заберешь его? — испуганно.
— Да заберу, заберу! — раздраженно гаркнула. Прошлась и присела рядом, у моих ног. — Как же так угораздило? Что произошло?
— Не знаю, — виновато опустила очи.
— А кто знает? И что потом?
— Врача вызвать.
— Ночью? — едкое.