Когда этот ее, Риткин, «Валик» пришел домой, мы уже с Федькой легли спать. Ночь без нормального сна, а тут еще и знобить малыша стало, а потому молча, покорно — в душ и спать.
Утром, как только провела Маргарита своего Мазурова на работу, спохватились и мы. Позавтракать — и на порог, за сумки.
— Ну, ты не обижайся, — скривилась печально Рита. — Сама пойми…
— Да чего ты? — обмерла я, удивленная. — Всё нормально, — искренне. — И так всё… просто супер! Приютила, накормила! Я и за это безмерно благодарна! И потом… у меня же такой же был… только потом бы еще и скандал закатил, и хорошо, если без рукоприкладства. Так что… Спасибо тебе огромное за всё! Очень признательна. Буду должна, — рассмеялась пристыжено, спрятала очи.
— Да иди ты, — гаркнула сквозь неловкость и тихий смех та. — Должна. Со своей жизнью разберись, а я со своей — и сама справлюсь.
В придачу к своей доброте дала и денег Рита.
И пусть план был изначально сверх сомнительный, да особо деваться больше некуда.
За эту ночь я наконец-то осознала, что произошло, и на какой путь встала.
Билет на автобус — и домой. К матери.
Глава 34. Родная кровь
Долгим, очень долгим и жутким наше "турне" выдалось: то пробки, то так, водитель решил сыграть в улитку, то еще что. Так что лишь с горем пополам мы добрались до заветного места. Федьку уже вовсю температурило, временами трясло. Пот ручьем. Я, и вправду, была уже готова выть от страха и жути творящегося.
На местный автобус — и в заветный двор (мать после меня к бабушке так и не вернулась, осталась жить в двухкомнатной).
Беглый, машинальный взор по сторонам (где-то на задворках души перебирая ностальгические картины) — и нырнули в подъезд.
И вновь всё не так, как мечталось. И если к Ритке действительно никаких обид и претензий, то здесь… хоть и ожидаемо, но всё же очень болезненно вышло. Ладно я, сплошное разочарование, но внук, у которого температура так шкалила, что смотреть уже было страшно…
Нет. Ничего Ее не проняло.
Открыла дверь — и даже на порог не пустила: сама к нам вышла на лестничную площадку.
— А это что еще такое? — вытаращила на нас очи.
— Я с Лёней поссорилась. Ушли мы.
Скривилась возмущенно, выгнув брови. Взор около — и вдруг шумный вздох:
— Ты — замужем, вот и будь при муже! И нечего по ночам где попало шляться! Сели обратно на автобус — и быстро домой! И не вздумай больше никогда так чудить! Ясно? — гневным, резвым требованием, пронзая взором — меня (что уже едва на ногах держалась: казалось, вот-вот Богу душу отдам). — Всякие ссоры у нас с твоим отцом случались — и никогда! Слышишь, НИКОГДА (!) я себе такого не позволяла. Быстро — обратно! И хоть в ногах валяйся, чтоб помирились. А что гуляет… Ну, с кем не бывает?! Ты думаешь, твой "горячо любимый папенька" не гулял?! Еще как гулял! Вон… одна выдра так уцепилась, что в гроб свела и все денюжки себе заграбастала. Но ничего! Я ей еще покажу! Будет суд! И будет справедливость! Да и вообще! Надо еще проверить, его-то там сын, или так, нагулянный… От уже какой-то новой, другой жертвы.
— Гулял? — осиплым голосом прошептала я, поняв лишь малое из ее запойной, пламенной речи.
— А ты что думала? Как еще Аннет в нашей жизни появилась?
— Лёня… гулял?
Вытаращила та на меня очи, будто какую жуткую тайну выболтала.
— И ты знала? — добиваю я начатое. Мерным, холодным голосом, где уже гнева и жестокости ровно столько, сколько и боли. — Молчала? Всё это время?
— Нет, ну… — тотчас заюлила, замешкавшись. Взор по сторонам. — Это неточно. Так, слухи. Догадки. А чего ты тогда пришла сюда? Из-за чего поссорились? — новый напор, давление гнева.
— Неважно, — отравленным равнодушием. — Не пустишь, да?
— Нет. Ты — жена Сереброва. Вот и живи при нем. Потом мне еще спасибо скажешь.
— Он меня выгнал, — хладнокровным залпом, уже даже не так надеясь на верный исход, как просто хочется понять, как далеко эта женщина готова зайти, лишь бы откреститься от меня. Только во имя чего? Личного спокойствия? Или запасного плацдарма денег, возможного содержания на старости?
— И что? — громыханием. — Ты же женщина. Что, не знаешь, как можно с мужчиной помириться? Не мне тебе рассказывать. Да и не при ребенке.
— У ребенка температура. Нам плохо. Мы заболели.
— Вот тем более! — финальным выстрелом. — На жалость как раз… и надавите.
Побежали по щекам моим слезы.
Почему… Почему даже мачеха в свое время меня пустила на порог, а родная мать?..
Даже на ночь отказалась приютить.
Отворачиваюсь, заливаясь горьким, отчаянным смехом.
— У нас на билет денег нет. Нам не доехать, — не вру.
Шорох. Кинулась та в квартиру, захлопнув дверь и провернув барашек замка… Колкие мгновения — и снова та же процедура, но в обратном порядке.
Протянула мне пятьсот рублей:
— На вот. И лекарства купи, а то вдруг чего…
«У тебя забыла спросить!» — немо, про себя выругалась.
Молча забрала протянутую купюру — сунула в карман. Стереть в очередной раз со щек влагу — за баулы, разворот — и пошагали. Уцепился послушно малыш с другой стороны за сумки — и побрели.
Аптека. Жаропонижающее дать ребенку — и в путь. На автовокзал.