Ветра Унтара (СИ)

— Я знаю о своих. Эрик, как ты не понимаешь, ты нужен мне не меньше, чем он!

— Этого мало.

— Я знаю…

Я замолчала, уткнулась в его плечо. Я не могла сказать ему, что люблю Эмиля сильнее, не могла.

— Ты — прекрасная темная дева, — прошептал Эрик, — ты — дикая морская птица, ты — полыньячный колодец, магнит. И все же, ты — глупая девчонка.

Эрик посмотрел в меня глубоко-глубоко и улыбнулся почти как Эмиль, уголками рта. Он коснулся подбородком моего лба. Что я делаю? Что?! Эрик прощается со мной! Он отдает меня Эмилю! Эмилю, своему лучшему другу, своему брату, своему отражению в зеркале. Чушь! Не может быть… И все-таки там, в смуте моих метаний, легло облегчение от того, что это произошло.

Эмиль не спускал с нас глаз, он замер там, в глубине зала, за праздничным столом, и ждал окончания танца. Мне не нужно было оглядываться, я чувствовала это, и во мне вопило настоящее тщеславное счастье. Я кипела, я зашкаливала приборы любви, ведь мне передалось их страстное волнение: того, кто сидел и отрешенно смотрел в одну точку, и того, кого я чувствовала сейчас всем телом. И я прижалась покрепче к Эрику, прижалась назло ему, назло себе, назло Эмилю, назло тому, что не могу оставить себе их обоих, не могу! Не пройдет и половины луны, как все изменится, Эрик больше не будет моим. Я провела руками по его плечам, по шелковистой струящейся ткани, по жаркой, крепкой груди, я встала на цыпочки и коснулась губами его пылающей скуластой щеки, я отдавала его той, которую еще даже не знала, отдала, и тогда танец кончился.

Эмиль помешивал в стакане хрустящие недолговечные льдинки, он переживал, но никогда бы не сказал мне об этом. Я знала: он хочет немедленно увести меня отсюда, от Эрика, от музыки и гремящего праздника. Но он молча сидел и потягивал теплый эль. На столе перед ним лежали наши дипломы с гербами и королевскими печатями, на каждом свитке стоял оттиск — серебряная роза ветров: мы все выпускались из Туона членами Белой Гильдии.

Он был крепкий орешек, мой Эмиль, он таким и остается. Без меня скрывать свои чувства, свою могучую силу и мудрость ему было бы куда легче. Но разве могла я не видеть, какая безмерная любовь сокрыта в нем? Эмиль не потерял голову, как Эрик, нет, Эмиль потерял сердце. Эмиль, Эмиль, ты тот, кого я вовек не разгадаю, тот, кто сильнее меня во сто крат. Эмиль, Эмиль, нежность моя и страсть боятся только твоего молчания, в тихой безбрежности твоей им стыдно и одиноко. Эмиль, Эмиль, я влюбилась с первого взгляда сразу в вас обоих, но полюбила именно тебя.

Эмиль осторожно нашел под столом мою руку и сжал в своей. Все, пора! И мы ускользнули ото всех. В парке сияла Малая Луна, стояла жара, и ночной свежести не было места.

— Я сказала Эрику…

— Что он ответил?

— Он сказал, что я — глупая девчонка, и еще он сказал, что ты — его брат.

— Эрик…

— У него все будет хорошо.

— Надеюсь, что так.

Эмиль слишком сильно любил своего брата и слишком сильно заботился о нем. Но любовь, любовь к женщине, всегда берет верх над разумом. Так уж вышло, и не в наших силах ничего изменить. Нам и так понадобилось очень много времени, чтобы это понять. И теперь, гонимые элем, воспламеняющим юные сердца смелостью, мы бежали по парку. Мы бежали и бежали до тех пор, пока он не кончился. Я держала руку Эмиля, в ней пульсировал источник огня. Тогда, когда терпеть стало уже невыносимо, я остановилась у ограды Туона и обвила Эмиля за шею, я прильнула и отпрянула, его было слишком много, моего чувства. Эмиль улыбнулся, подхватил меня на руки, и его теплые глаза оказались так близко, как никогда раньше. У меня закружилась голова, и вот тогда Эмиль поцеловал меня, поцеловал впервые. Он вдыхал в мои губы море, обжигающее, трепетное море. И все, с тех пор меня больше не существовало, Эмилево море выжгло меня изнутри. Мы не вернулись воровать морских кахл, мы остались в полях на всю ночь…

Утром стало известно, что Белую Гильдию поймали в питомнике, потому что Эрик выпил слишком много эля и разбил рукой стеклянную дверь. За ночные приключения Гильдии установили суровое наказание — три с половиной луны подсобной работы в Туоновской лаборатории. Три с половиной луны, это целое долгое лето, Эрик был безутешен. Для него День окончания Туона стал не лучшим днем.

Там, в Туоновской лаборатории, все и разрешилось. Эрик познакомился с Ив. Она занималась ботаникой и разводила цветы, а он втрескался по уши, чего я и боялась. Теперь Ив посадила цветы по всему дедушкиному саду, и сад стал еще прекраснее, и, вообще, она принесла нам мир и покой, она спасла нас от множества неразрешимых вопросов, она, хрупкая белая дева, укротила все два метра эриковского самовыражения, она… Она стала нашей малышкой, строгой и самостоятельной, мы все полюбили ее, и все же… Ни я, ни Эрик — мы никогда не забудем, какая невыносимая жара стояла в день окончания Туона…

* * *

Я подошла к Эрику, взяла у него из рук арбалет, бросила на землю и обняла его, обняла впервые после того дня. Я прильнула щекой к его груди, и в моих висках забилось его бесстрашное детское сердце.