Ветра Унтара (СИ)

Надо сказать, Темный Лес вовсе не был волшебным лесом, но ему минуло уже тридцать веков, а это что-нибудь да значит. Не было на всем Севере, а, может, даже на Юге таких пород деревьев, которые не встречались бы в Темном Лесу. На северо-востоке, там, где почивал туман беспамятства росли березы, орешники и ольха, потому-то это место и называлось Криволесьем. У Гор со всех сторон Черного Ущелья исполинами тянулись к небу дубы, липы и ясени, они прорастали плечом к плечу и тем, кто жил у их подножия, казалось, что на земле всегда царит полумрак. Думаю, благодаря этой мрачной южной стороне весь лес и прозвали Темным. Но здесь, ближе к западу, росли каштаны. Древние, как само время, они расположились по обе стороны Ааги чуть ли не до самых Чуч. Здесь казалось, что лес прозрачен, как утренний сад, и время остановилось не только для него, но и для нас. Это могло быть просто замечательно, если бы не то обстоятельство, что мы спешили, и то, что лес все сильнее и явственнее шептал о смерти. Это слышалось в шелесте листьев, во вздохах травы. Бабочки умирали, не успев расправить крылья, а паутина срывалась с сучьев и уносилась под небеса. Животные почти не встречались: то ли они покинули это место, то ли затаились. Одни лишь птицы угрюмо ухали и свистели совсем невесело, а даже, пожалуй, жутковато.

Как-то ночью я вдруг проснулась от резкого окрика. Страх не позволил мне даже пошевелиться: пахло пылью и вкус ее не предвещал ничего хорошего. Окрик несся откуда-то из глубины земли, я вспомнила погибшего полыньяка и уже не смогла уснуть до самого утра. В полузабытье мне казалось, что кто-то ищет меня в лесу, что я одна и что Эмиля больше нет. Но стоило только взойти солнцу, как я позабыла о ночных кошмарах, и мы продолжили путь по реке.

Река уносила одни мысли и приносила другие, пейзажи менялись медленно, и все же наступил момент, когда я смогла сказать Эмилю:

— Теперь, если пойти напрямик, мы достигнем Криволесья уже наутро! Есть желание повидаться с Тисом?

— Есть, — мрачно отмахнулся Эмиль, — дать ему промеж глаз…

Видимо он не забыл падение с крыши, да и ссадины и ушибы то и дело напоминали о себе. Эмиль помолчал немного, глядя, как ловко разрезает корма тростник, и произнес:

— Что-то тревожит меня, малышка, что-то не дает мне спать по ночам…

Он близко, Эмиль… я затихла и прислушалась. — Лес не в себе, ты чуешь? Трава молчит, ни былинки в воздухе. Смотри, у берега застыла вода, тростник не шуршит, этот мертвенный дух повсюду, и небо…

Мы посмотрели на небо. Оно словно выцвело от июньского солнца, словно полиняло, и там за вершинами, где и не думал начинаться закат, медленно и одиноко плыли облака цвета спелой июньской земляники.

— Ну что ж… — Эмиль положил весла, его взгляд приковало небо. — Пора…

Мы причалили, Эмиль спрыгнул на землю и зашагал вперед. Он расправил плечи, тяжесть ожидания упала с них, но ноги, ноги не слушались его, они точно врастали в песок. Эмиль шел медленно. Как назло река в этом месте разливалась чуть не полверсты. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я выволокла на берег лодку и обернулась: Эмиль ждал меня, от него веяло чем-то пугающим.

— Как ты думаешь, — спросил он, все так же глядя на небо, — сколько времени прошло с того момента, как смерч проснулся?

— Я почти уверена, что это случилось тогда, когда тебя забрали в участок правопорядка, и на Алъерь напал ураган.

— Почти полторы луны назад… — Эмиль поднял свой арбалет. — Надеюсь, малыш справился с Ураганом, потому что я собираюсь разделаться с этой дрянью, и если что-то случится, передай Эрику, чтобы он приглядывал за тобой, приглядывал и только! Ты поняла меня?

— Эм, ты совсем спятил! — я ожидала что-то подобного, но, признаться, все же не была готова услышать такое.

— Ты все знаешь не хуже меня, детка: я не возьму тебя с собой. Возвращайся в лодку и греби к середине реки, уплывай отсюда. Не спорь, я все решил давно, я только боялся, что без тебя мне не найти его.

— Ведьма тебя подери, Эм, разве все остальное ничего не значило? — я почти кричала, а он был спокоен, о Солнце, как ужасно он был спокоен.

— Эти полторы луны с тобой были лучшими в моей жизни… Итта… Я думал, ты понимала… И, хотя, я знаю, что ты не сможешь простить… Единственное, о чем я жалею, что так и не успел назвать тебя…

— Ты не можешь, — язык присох к нёбу, и белое небо побежало сиреневой рябью, — не можешь… Хранитель Гор сказал, что у нас будет сын.

— Хранитель Гор не ошибся, он будет. Ты знаешь, он будет носить имя дедушки.

Я потеряла дар речи, где-то в голове страшным эхом застучали нелепые слова Ив: «Разве я не вижу? В этой войне кто-то из нас должен погибнуть…»

Эмиль… Эмиль не обладал ни телепатией, ни моим даром, но такое даже простые люди чувствуют заранее, а Эмиль был умен. Все это пронеслось за считанные секунды. Я вцепилась в Эмиля мертвой хваткой, но он не сопротивлялся, и что хуже всего, он обнял меня, прижал к себе. Молоко, смородина, морозное утро и… о Солнце! То, что я не замечала раньше — запах мужчины, воина, запах отца… Его губы прижались к моему лицу, обожгли дыханием: