Ветренное счастье

— Петрович, закрывай переднюю дверь и трогай, кажись, все, — поправив на плече ремень потёртой кожаной сумки, кондукторша деловито оглядела салон старенького ЛИАЗика, до отказа наполненного пассажирами, и проговорила нараспев: — Эх, жизнь моя жестянка, люд крестьянский спит, только в крайней хате огонёк горит… И откуда же вас столько сюда понатолкалось-то?

Автобус, тяжко выдохнув, со скрипом захлопнул двери и отправился в путь, поднимая клубы чёрного дыма и пыли.

— Граждане, обилечиваемся! Готовим без сдачи! — привычно выкрикнула Кузьминична и повернулась к водителю. — Петрович, ты больше заднюю не открывай, пусть кому надо выходют через переднюю.

— Как скажешь, Серафима, — шофёр посмотрел в переднее стекло и с силой дёрнул на себя ручку переключения передач. Механизм, пронзительно скрипнув, издал громкий треск. — Твою мать-то! — громыхнул басами Петрович. — Каждый раз одно и то же! И когда только эту развалюху спишут! — Подёргав заклинившую ручку из стороны в сторону, Петрович с беспокойством посмотрел на проезжую часть и, вовремя сумев справиться с закозлившим агрегатом, переключился на вторую скорость.

— Граждане, готовим деньги! — Серафима щёлкнула перекрещенными полосками массивного никелированного замка сумки и, крутанув колёсико билетов, висевших на шее на толстой суровой нити, решительно двинулась к первому сиденью. — Граждане, уберите с прохода сумки! Не протиснуться! Готовим деньги, готовим, не спи-им! — громко объявила она.

Продвигаясь к середине автобуса, Серафима без устали крутила катушку с билетами и, перекидываясь с каждым хотя бы парой фраз, с удовольствием собирала свежие новости и сплетни.

— Антонина, а чего у тебя такие сумки? Не продала, что ли? — не глядя на цвет разматывающихся билетных лент, Серафима привычно оторвала два синих и один красный билетик.

— Куда ж там продать, когда на улице плюс тридцать! — пожилая женщина в ярком платке, повязанном под подбородок, огорчённо махнула рукой. — Все мимо идут, думают, кислым торгую, а какое же оно кислое, если я его с утра надоила?

— Аким, а ты никак ещё цыплят прикупил? — Серафима, вытянув шею, посмотрела на коробку, стоящую на коленях у небритого мужчины. — На кой ляд тебе такая прорва?

— Дык детки в городе живут, им надоть, мы с женой, опять же, — поди, всю зиму на одной свёкле да моркве не протянешь, да и на продажу тоже, а то как же? — обстоятельно принялся объяснять он, но Серафима, протиснувшись плечом через толпу, уже выдавала следующий билет.

— Мне один до Липок.

— Как один, а малец? — оценивающе взглянув на мальчика, буквально вжавшегося в сиденье, Кузьминична воинственно прокашлялась.

— Это ж Петя, мой внучок, Викин сынок, — доходчиво пояснила женщина в хлопчатом костюме в горошек. — Ему на этот год только в первый класс поступать.

— Ну и что с того, что он твой внучок? Что ж, мне теперь катать его бесплатно? — искренне возмутилась Серафима. — Будто я не знаю, сколько ему лет! Да все знают, что твоя Вика поведёт его в школу с восьми! А ну, давай плати, а то я вас с внучком мигом высажу. Ишь, чего удумали, на один билет вдвоём кататься! — возмущаясь, она кипятилась так, будто бы это не многострадальный, перегруженный людьми автобус, а она сама, на собственных закорках, тащила худенького белобрысого мальчика в гору.

— Кто ещё не взял билеты? Готовьте мелочь! Сейчас будет Гаврилино, кто есть на выход, нет?

Глядя с высоты своего двухметрового роста на маленькую, приземистую, похожую на русскую печку Серафиму Кузьминичну, Кирилл невольно улыбнулся. Голикова лет тридцать, если не больше, работала кондуктором на этом маршруте и знала всё и обо всех лучше, чем любое справочное бюро. Катаясь туда-сюда, она, действительно, была в курсе всех событий, и, если вам нужно было узнать, кто у кого родился, умер или ещё только собирается это сделать, то более верного источника, чем Серафима, найти было просто невозможно.

— Сим, а Сим, а верно, что у Макаровых мальчишка на БАМ подался?

— Ну да, ещё в апреле, как только БАМ объявили всесоюзной стройкой, так он туда и двинулся, — на миг остановившись, Фима кивнула головой. — Вот те шестьсот комсомольцев, про которых по телевизору объявляли, ну, что они туда первой очередью отправились, к ним Макаровский сынок и был приписанный.

— Да неужто? Там же зимой погибель, холод-то какой…

— А что, летом лучше? — со знанием дела перебила Серафима. — Там же комаров — тьма-тьмущая, сожрут и не охнут! Говорят, вытяни руку, она в момент как в пуховой перчатке становится.

— А Андрюшка, сынок Мельниковых, он тоже чевой-то пропал, уж не с Макаровым ли в Сибирь надумал?

— Мельникова в Сибирь кочергой не загонишь, он же себя любит! Как же, станет он на холоде железяки приворачивать! С вас двенадцать копеечек, — смяв билеты, Фима протянула их пожилому дядечке в поношенной льняной кепке и обернулась к женщине с корзиной в руках. — А Мельников подался на заработки к тётке в Москву.

— И кем он там устроился?