Ветувьяр

— Эта магия, то есть замещение душ — ересь, — Напомнил наставнику камарил. Любая магия была ересью, и Биркитт знал это не хуже него, но почему тогда делал вид, что все в порядке?

— Которая поможет нам уничтожить истинную скверну, — С уверенностью отозвался наставник, — В камарилы тоже посвящают с помощью магии, или ты забыл об этом?

Ланфорд хотел возразить, но вовремя осекся. Должно быть, Биркитт действительно был прав — можно уступить в малом, чтобы уничтожить большое.

— Пусть будет по-вашему, — Выдохнул камарил.

— Я не обещаю тебе, что это будет просто, — Вдруг заговорил наставник, — Если бы это было так, я бы пошел к любому другому камарилу, а не к тебе, раненому и обозлившемуся на весь белый свет. Но это не под силу никому, кроме тебя — остаться верным своему ордену несмотря ни на что. Ты всегда умел отличать, где правда, а где ложь. Тебя нельзя свернуть с пути.

Когда-то и сам Ланфорд в этом не сомневался, а потом жизнь ударила его по самому больному, отняла друзей и уверенность в себе. И он позволил себе упасть.

Теперь нужно было подниматься.

— Я готов, — Кивнул он.

— Тогда я приглашу гонца, — Биркитт поднялся и вышел из шатра.

В первую секунду Ланфорд испугался и едва не остановил наставника. Ему нужно было хоть сколько-то времени, чтобы подготовиться к этому обряду или что там этот еретик собирался с ним делать. За это он вновь обозвал себя трусом и воззвал к остаткам спокойствия. Уж Биркитт-то точно знает, что делает.

Не прошло и пары минут, как наставник вернулся в компании невысокого тщедушного монашка, нервно перебирающего четки. Тот оглядел Ланфорда с ног до головы и тихонько залепетал тонюсеньким, как у ребенка, голоском:

— Древнее искусство замещения душ считается весьма опасным для того, чья душа совершает переход. Покинутое тело может даже погибнуть из-за долгого отсутствия в нем души и сознания.

— И сколько у меня есть времени? — Резко спросил Ланфорд.

— Все зависит от выносливости вашего тела. В вашем случае… — Он вновь оглядел Ланфорда, — это определенно несколько дней.

— Этого должно хватить, — Биркитт ободряюще положил руку камарилу на плечо.

Ланфорд мрачно подумал о том, что несколько дней его ослабевшее тело может и не продержаться. Это раньше выносливости ему было не занимать, а теперь… кто знает?

— Тогда начинай, — Махнул монашку камарил, отбросив все сомнения.

— Я бы советовал вам лечь, — Заметил тот, — Так как после перехода ваше тело потеряет сознание.

Ланфорд молча выполнил приказание, растянувшись на своей скамейке. Монах навис над ним, зачем-то поднял руки вверх, сложив их в молитвенном жесте, и напевно затянул то ли молитву, то ли заклинание.

Камарил не хотел возвращаться в тот проклятый день, когда он угробил своих лучших людей, но теперь чертов древнекирацийский язык ассоциировался у него только с той лесной опушкой, пасмурным небом и ничем не примечательным отрядом. Монах продолжал молитву, голос его становился все громче, а Ланфорд едва держался, чтобы не встать и не врезать ему, добиваясь тишины. Он закрыл глаза, а напев, состоящий словно из одних только гласных, продолжал нарастать и усиливаться, поглощая собой и реальность, и самого камарила. Вскоре он перестал чувствовать свое тело, едва заметную тупую боль под ребрами и твердую скамью под спиной. Он захотел открыть глаза, но веки не подчинились ему.

Так он понял, что душа его уже успела покинуть тело. Но тогда почему он до сих пор слышит этот голос?

Глаза все еще не открывались, но голос начал постепенно стихать — так, если бы монах медленно отдалялся от Ланфорда, пока не ушел бы окончательно. И вместе с тем начали возвращаться чувства, но совершенно иные — теперь вместо боли камарил ощущал холод, вместо скамьи — что-то ровное и твердое, словно каменное. Было холодно и жестко. Больше ничего.

А потом голос стих, словно растворившись в воздухе, и Ланфорд, все это время тщетно пытавшийся разлепить веки, распахнул глаза.

Над ним склонялось знакомое старческое лицо. Шатер, как и монах с Биркиттом, исчез, а на его место пришел огромный зал с высоким серым потолком. Где-то с секунду лицо Нэриуса над ним просто довольно улыбалось, а потом изрекло:

— Ну вот ты и здесь, сын мой! Я знал, что боги дадут Биркитту сделать правильный выбор.

*

Не прошло и пары минут, как она отослала прочь всех, кто был в зале, кроме одного наемника, что застыл в углу темной тенью, больше похожей на статую.

Все это казалось Тейвону каким-то наваждением, галлюцинацией — его разум пребывал в полнейшем смятении. Ингерда никак не могла остаться в живых после покушения.

Но вот она — целая и невредимая, даже, кажется, еще более прекрасная, чем раньше.

Ее убийство с самого начала казалось ему каким-то загадочным. Выходит, монахи ошиблись? Но что же Мерелинда? Уж она-то точно могла узнать наверняка, жива ли ее ветувьяр.

Облаченная в длинное черное платье с широкими рукавами и обнаженными плечами, Ингерда спускалась к нему со своего помоста. Тейвон хотел бы двинуться ей навстречу, но ноги его словно приросли к каменному полу, а в груди билось какое-то странное предчувствие.