Ветви терновника

В воздухе повисло напряжённое молчание. Ещё резче обозначился удушливый запах от мокрых чадящих дров в камине, который смешивался со смердящим амбре, исходившим от давно не мытых тел монахов. Серый свет в узких окнах стал темнеть, уступая место быстро наступающим сумеркам. Кто-то из тюремных смотрителей принялся зажигать толстые восковые свечи в канделябрах, стоявших на столе, и большой бронзовой люстре, притянутой непосредственно к арочному своду потолка. Никто не решался нарушить молчание. Инквизиторы переглядывались и отводили в сторону глаза, так как не могли понять, как они должны реагировать на такие простые, но такие откровенные слова несчастной узницы. Может быть, некоторые вспомнили своих матерей, на руках которых они в далёком детстве находили утешение и защиту, и чьих ласковых ободряющих слов им так не хватало в этой жестокой полной невзгод жизни.

Наконец епископ Романо подошёл поближе к табурету, на котором сидела девушка, наклонился, и пристально всматриваясь в её глаза, словно старался прочесть там скрытую от него истину, задал вопрос:

– Мария, по вашим ответам я вижу, что вы не по возрасту очень образованная девушка. Это меня не удивляет, так как вы дочь священника и, несомненно, умеете читать и писать, и получили хорошее домашнее образование. Но у меня есть причины считать, что в ваших словах скрыта личная обида или отказ подчиниться чей-то чужой воли или решению. Может быть ваших родителей? Советую говорить правду и только правду, так как от ваших ответов, вашей искренности зависит не только ваша судьба, но и положение вашей семьи. Вы должны помнить, что если суд священной инквизиции уличит вас в лукавстве и признает нераскаявшейся еретичкой, то ваш отец будет отлучён от церкви, а семья лишится своего имущества и будет выселена из города. Подумайте над тем, какая ответственность лежит на вас. Отвечайте, дитя моё.

Глаза девушки вспыхнули, и она твёрдым голосом произнесла:

– Мой отец дал согласие на брак с человеком, которого я не люблю и который вдвое старше меня. Кроме того, он является вдовцом с тремя детьми. Я никогда не выйду за него замуж. Лучше в Дунай, чем подчиниться этому решению. Вы говорите об угрозе утраты моей семьёй своего материального состояния, но разве Господь не говорит: «какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе повредит» (Тексты Марка, VIII,34–37). Я не хочу лгать сама себе и придумывать для себя ложные идеалы. Разве не важнее быть честной и сохранить мир и спокойствие в своей душе.

Инквизиторы зашумели.

– Не горячитесь, дочь моя, – епископ простёр руки, призывая всех к спокойствию, – это ваша молодость заставляет произносить такие опасные и непродуманные речи. Ведь вы должны знать, что церковь осуждает самоубийство, равное по тяжести вины, ереси. Даже мысли об этом являются пагубными для вашей души. Так что не усугубляйте уже предъявленные вам тяжелейшие обвинения. Более того, вы должны знать, что в соответствии с церковным установлением, дети должны подчиняться своим родителям, и их выбор для вас мужа есть ваш выбор. Но я подозреваю, что вы возможно связаны с кем-то тайными связями. Откройтесь, Мария. Облегчите вашу душу признанием.

– Мне не в чем признаваться, Ваше Святейшество. Я не от кого не скрывала, что всем сердцем люблю одного человека. Мы дружны с ним с самого детства и любим друг друга. Разве в этом моя вина? И я знаю, что Господь говорил о том, что дети должны почитать своих родителей. Именно почитать, уважать, прислушиваться к их советам, помогать и поддерживать их в немощи и старости, но заключать брак – это право выбора, данное нам свыше, в основе которого любовь. Разве не к любви к ближнему призывает Создатель, разве церковь не говорит, что «Бог – это любовь». Так в чём моя вина?

После этих слов в зале опять повисла напряжённая тишина, только из угла, где как за ширмой сидел монсеньор де Альбано донёсся протяжный вздох. Инквизиторы никак не ожидали встретить такой отпор со стороны столь молодой женщины, которая, безусловно, обладала проницательным умом и глубокими знаниями, даже в той области, которая считалась прерогативой исключительно церкви и её пастырей.

– Разве мы можем допустить, чтобы какая-то обычная девушка, судьба которой изначально состояла только в том, чтобы вести затворнический образ жизни и обслуживать мужа и домочадцев, превзошла испытанных в допросах и известных своим полемическим искусством теологов, – с возрастающим раздражением думали члены священного трибунала, – выходит её познания кощунственны и их внушил ей враг рода человеческого.

Пока судьи размышляли, как более изобретательнее обвинить Марию Селеш в очередном грехопадении, дверь зала приоткрылась, и через неё проник какой-то щуплый, совсем неприметный служитель, который подошёл к комиссару Гийому и с поклоном вручил ему свиток, перевязанный красной лентой. Комиссар развернул его и про себя прочёл содержимое.