Везунчик

– Поставь-ка закуску на стол, да сходи к соседям: там, говорят, новую чесалку для языков сделали, – Прибытков стал выпроваживать жену из дома. – Вот бабье племя – так и норовят в душу залезть.

– Не спрашиваю, где был, но догадываюсь, – после того, как гость выпил, хорошо закусил, хозяин достал кисет, принялся сворачивать самокрутку. – Но по тому, что вид твой не геройский, думаю, что поход был неудачным.

– Ты, дядя Кирюша, радуйся, что живым и здоровым видишь меня. Скажу только, что чудом спасся, – не стал вдаваться в подробности Антон. – Хлебнул с лихвой.

– Живой, и слава Богу! Тут, пока тебя не было, столько новостей, что не знаю, с чего и начать. Про Петра Сидоркина слышал, ай нет? – Прибытков наклонился в сторону гостя. – Помнишь, я говорил тебе, что Петька не тот, что был в начале войны?

– Ну, что-то припоминаю.

Хозяин затянулся, выпустил дым в форточку, посмотрел в окно. По деревенской улице двое немецких солдат вели корову. Она упиралась, не хотела идти, один толкал ее в зад, другой – тянул за веревку, привязанную к рогам.

– Фекла говорила, что и мою корову Гансы свели со двора. Курей передавили, – с возмущением произнес Антон. – Чего они думают после этого? Как будто не знали, чей это двор!?

– А им что? Мы для них все свиньи, не переживай, Антоша. Так я это о чем? – Кирюша застыл, вспоминая. – Ах, да! Про Петра Сидоркина. Вот учудил, так учудил! Я же говорил, что смерть его семьи даром для Гансов не пройдет, нет, не пройдет! Уважаю таких мужиков, ох, уважаю! – рассказчик даже пристукнул кулаком по столу.

– Говори, что он такое учудил? – с нетерпением поторопил его Антон. – А то ты все недомолвками, да недомолвками.

– Давай выпьем! – предложил вдруг Прибытков. – За Петра, царствие ему небесное! Настоящий мужик, не нам чета!

Выпили, захрустели малосольными огурцами. За столом воцарилась тишина. Антон ждал, а хозяин не торопился, собираясь с мыслями.

– Зря они так, Гансы то, – начал Кирюша. – Не по понятиям все это. Зачем воевать с детишками, женщинами, стариками? Непонятно. Злят только народ.

– Я это уже слышал, только не от тебя, Кирилла Данилович, – перебил его гость.

– Кто ж это такое тебе уже говорил, если не секрет? – с интересом уставился на него хозяин. – Не сам ли товарищ Сталин?

– Бери ниже, сам товарищ Ленька Лосев со своим комиссаром, – не моргнув глазом, ответил Антон.

– Да ты что!? – от удивления Кирюша даже привстал за столом. – И тебя отпустил после политбеседы?

– Какой там! Ушел без разрешения! – с гордостью произнес Щербич. – Видишь, зарубка на память осталась, – вытянул к рассказчику левую руку с содранной до мяса кожей.

– Повезло тебе, парень, повезло! – восхищенно воскликнул хозяин.

– За это стоит выпить. Да, и в церковь сходи, свечку поставь.

– Хватит пить, ты мне про Петьку обещался рассказать, – Антон отстранил от себя стакан. – Мне еще отоспаться надо. А то партизаны так и не дали отдохнуть сегодняшнюю ночь.

– Знаю, неймется мужикам, так и нарываются на грубость. Так вот, – Кирюша опять вернулся к разговору о Сидоркине. – Неделю назад стали находить мы трупы немецких солдат прямо на улице в Слободе. Все думки, конечно, на партизан. Карлуша в гневе, шумит, а ничего поделать не может: каждую ночь один, два Ганса с перерезанными горлами в пыли валяются. А не выставить патрули нельзя: в кроватях всех нас возьмут лесные гости еще тепленькими. Знаю, запросил Вернер подмоги в районе, да только шиш оттуда пришел с маком: везде режут, убивают – на всех солдат не напасешься. Ну, нас, полицию, тоже кинул на улицы патрулировать. Однако вспоминаю я, что и раньше, как только Петро с госпиталя то приехал, непонятки пошли с Гансами: то кто-то с горлом перерезанным валяется, то вдруг кто – нибудь из них как в воду канул – до сих пор ни слуху, ни духу. Стал я примечать, что в такие дни Сидоркин в хорошем настроении всегда похаживал, шутил, как будто радовался.

Рассказчик снова замолчал, свернул цигарку, пустил густой клуб дыма, собирался с мыслями.

– Не дай тебе Боже, если об нашем разговоре узнает чья-то душа, – взял за грудь Антона, притянул к себе через стол, – то можешь со своей душонкой попрощаться! Я тебя предупредил!

– Да ты что, дядя Кирюша? – гость еле вырвался из рук хозяина. – Я что – дал повод?

– Пока нет. Это я на всякий случай, – отстранился тот. – Случай то всякий бывает.

– Если так, ты мне не доверяешь, – вспылил Антон, выскочил из-за стола, забегал по хате, – то и не рассказывай! Больно надо!

Спасибо за хлеб-соль! – схватил шапку, готовый выскочить на улицу.

– Сядь, охолонь! – Прибытков жестом указал ему место за столом. – Что психуешь? Обиделся, как девочка не целованная: приласкали, а не приголубили, а она и ножки уже раздвинула.

Щербич вернулся за стол, уселся, обиженно сопя.

– Но и ты, Кирилла Данилыч, знай меру, – не с пацаном говоришь.