Глухой лязг трамвайных колёс -- экран залит жёлтым. Потом электроника камеры подстраивает фокус и мельтешение размытых фигур превращается во внутренности вагона. Девушка, та же что и на пляже, стоит на задней площадке, опираясь спиной на поручни и широко раскинув руки -- своеобразное распятие на фоне удаляющихся рельсов.
Наезд на лицо девушки. Пространство, обманутое изменением фокусного расстояния, искажается -- булыжники и рельсы какую-то долю секунды силятся преодолеть гравитацию и прыгнуть в окно, но, в результате, попросту исчезают из кадра.
Электроника опять не справляется -- лицо лишь на мгновения обретает чёткость, чтобы затем снова расплыться. Можно успеть рассмотреть, что глаза у девушки - серые, и что она, скорее всего, не пользуется косметикой. Восточно-европейские черты лица.
Широкой дугой -- вагонное стекло. Камера фокусируется на переплетении граффити: вензеля уличных художников, названия музыкальных коллективов, политические лозунги.
Снова движение камеры и снова -- потеря фокуса. Подстройка материализует кондукторшу -- полную женщину в форменном жилете поверх выцветшей, некогда оранжевой майки. На поясе женщины -- барсетка, из которой выглядывают две серых змейки. Она отрывает голову сначала одной, а потом второй и передаёт их человеку за кадром. Загорелая рука на мгновение появляется в кадре, чтобы принять билеты.
Камера смотрит на пол вагона. Изображение размыто. Глухой лязг. Смазанные голоса.
--Это гениально,-- прошептала Джульетта, вкручивая окурок в керамическую пепельницу,-- Замечательный пример эстетики фрагментов. Ты, случайно, не знаешь Сырыкова?
--Нет, не знаю,-- Григорий снова что-то чёркал в своём блокноте.
--Зря, совершенно, зря,-- пальцы Джульетты сплели в воздухе замысловатую фигуру,-- он развивает идею контекстной фрагментации. Не существует в строгом смысле непрерывного дискурса...
Григорий поставил на пол опустевшую жестянку, потом перелистал блокнот на несколько страниц назад, что-то вычеркнул, что-то дописал, вернулся к последним записям, задумчиво погрыз кончик карандаша, выдрал с корнем страницу и снова принялся строчить колонки цифр.
Пальцы Джульетты продолжали танцевать в такт её речи.
--...и здесь он проводит аналогию с интегралом Легера.
--Может, Лебега?-- предположил Григорий, на секунду отвлёкшись от своих выкладок.
--Может и Лебега, не суть. Сырыков утверждает, что необходимо отвлечься от хронологической дискретизации дискурса в пользу...
Смазанные голоса. Изображение прыгает. На секунду экран темнеет.
Человек сидит на стуле, обрезанный границей телеэкрана до пояса. Острые скулы. Чёрные кучерявые волосы. Низкое качество записи скрывает подробности его лица. Комната плохо освещена -- виден только человек и журнальный столик рядом с ним.
Шумовые полосы пробегают сверху вниз. Человек берёт со столика пузатый тупорылый револьвер, переламывает его и заряжает одним патроном.
За кадром гудит басами вечеринка. Пьяный голос подпевает эстрадному шлягеру.
Человек на стуле прокручивает барабан и приставляет ствол к виску.
Шумовые полосы.
--Ты хочешь сделать из этого выставочный экспонат?-- спросил Григорий, включив паузу.
--Нет, экспонат -- это статично, а у тебя -- динамика. Это должна быть интерактивная инсталляция. Например: система распознавания образов считывает мимику посетителя и, в зависимости от этого, запускает нужный фрагмент. Разумеется, всё надо будет оцифровать...
--И ты думаешь, что я дам тебе эти записи.
--Но ты ведь занимаешься искусством.
--Человек играет в русскую рулетку и снимает себя на камеру. У него в револьвере -- боевой патрон. Ты считаешь это искусством?
--Разумеется!-- Джульетта всплеснула руками,-- Это действие, это... это живое.
--То есть, человек, пытающийся свести счёты с жизнью - это "оно"?
--Да нет, действие живое. И, в то же время, дискретное. Неопределённое. Словно кошка Шрёдингера. Да. Нет. Булева логика. Представь себе, например, компьютер, но его процессор -- это миллионы самоубийц со стволом у виска. Идёт импульс -- щелчки, выстрелы, картина меняется непредсказуемо. У меня есть знакомые программисты, они могли бы смоделировать такую виртуальную машину и на выходе -- видеоряд. Выводить его на плазменные панели, а перед ними -- слушай, я ведь это только сейчас придумала -- перед ними на журнальном столике положить револьвер. И человек, посетитель выставки -- он стоит перед этим столиком, перед изображением, перед всей этой системой и револьвер требует от него действия.
--Заряженный?
--Да что ты! Это же статья. Бутафорский, конечно, с хлопушкой. Обязательно ведь найдётся какой-нибудь кретин, который в себя выстрелит.
Сначала изображения нет -- только шумовые волны накатывают из глубины экрана. Женский голос за кадром временами срывается на визг.
--Ты достал меня... Ты меня в конец достал, камера твоя дурацкая, все эти кассеты твои дурацкие... Ты ведь ничего больше не умеешь! Со всех этих свадеб твоих в стельку возвращаешься. Ты можешь хотя бы не пить там?
--Хорошо, не буду.