Вячик Слонимиров и его путешествие в непонятное

Сделав несколько шагов, татарин остановился посреди сарафановской комнаты. «Послушай сюда…» — он, видимо, хотел задать какой-то вопрос. Но Вячик уже устремился по коридору в глубь сарафановской половины. Проходя мимо туалета, через приоткрытую дверь он увидел восседавшего на стульчаке хозяина. Тот держал в руке телефонную трубку, оживленно беседовал с кем-то, и Вячика, проскользнувшего мимо, не заметил. Видимо, Сарафанов не придал последней модуляции значения. Кто же тогда оперировал Матвеем?

Ладно, может, это и к лучшему. По крайней мере смогу тщательно все осмотреть, пока он там треплется, думал Вячик. Было неизвестно, как Сарафанов отнесется к тому, что Вячику в конце концов удалось проникнуть на его половину. Вдруг у него есть оружие и Сарафанову взбредет в голову его применить? Он явный псих, наверняка, и справка имеется. От Сарафанова, Вячик понимал, можно ожидать чего угодно. Кстати, надо будет проверить телефон во Фландоле Гагноле, думал Вячик на ходу, может, в результате этой последней сильной модуляции тут снова таинственным образом наладилась связь с внешним миром? А вдруг ларчик просто открывался, и он выйдет на улицу через нормальную парадную дверь, окажется где-то неподалеку от дома. «Ох, тогда я вернусь, и не один, и мало никому не покажется!» — думал Вячик, двигаясь вперед и осматривая закоулки в сарафановском секторе.

Действительно, что если Сарафанов специально не пускал Вячика на свою половину, и его (Вячика) страхи были не более чем следствие злонамеренных мистификаций? Что если Сарафанов с Гульнарой все это время его преступно задерживали здесь, ожидая подмоги для самосуда, расправы над ним, не пускали на свободу… И, может, именно на подмогу им прибыл татарин? Маловероятно. Если даже допустить, что девушка все это время появлялась и исчезала, предположим, при помощи потайных, неизвестных Вячику дверок (вроде той, замаскированной под отделку стены, ведущую во Фландолу Гагнолу), то гнев Хабибуллина от встречи с Матвеем и кобрами был вполне натуральным. Сыграть такое невозможно. Да и не было на Вячиковой половине ничего такого, что открывалось бы во внешний мир! Татарин не лгал, его действительно «засосало» сюда, когда он бегал по подземному паркингу в поисках своей жены и машины.

Да и как можно было искусственно производить эти так называемые возмущения? Если бы дело происходило, например, в Сан-Франциско, или еще где-то на западном побережье, — там случаются землетрясения. Но мы-то, увы, находимся на восточном! Здесь никаких землетрясений не бывает и быть не может. Тогда что же? «Неужели все, что со мной сейчас происходит, пусть ненормальная, но все же реальность? — думал Вячик, рыская по многочисленным комнатам на сарафановской половине. — Во что мне легче поверить? В то, что этой ночью произошел какой-то неожиданный непредсказуемый природный катаклизм ужасающей силы, торнадо или цунами, и в результате землетрясения и наводнения смерчи гуляют по восточному побережью? А если началась война и на голову мирным американцам падают баллистические ракеты с атомными боеголовками, а любимый город может спать спокойно, поскольку лежит в руинах?» Он вспомнил какое-то недавнее резкое антиамериканское заявление не то из Багдада, не то из Пхеньяна, не то из Ливийской Джамахирии. «А я провалился в чье-то персональное бомбоубежище? Тогда почему хозяевам не предупредить, зачем вести эти нескончаемые разговоры неизвестно о чем?»

Нет, они бы не посмели, подбадривал себя Вячик, имея в виду непонятно кого — Саддама, Ким Чен Ира, Муамара Каддафи или Сарафанова с Гульнарой? Сейчас я найду выход, и разумное рациональное объяснение найдется само собой! Таким образом, разговаривая сам с собой, Вячик обследовал сарафановские залы и комнаты, пока, неожиданно, не уперся в глухую, недавно оштукатуренную стену, перегородившую коридор, точно так же, как давешний шкаф, только в глубине сарафановской половины. Вячик попытался было подвинуть неожиданно возникшее препятствие плечом. Разумеется, стенка была из бетона, а штукатурка сырой, пачкала пальцы и одежду. «Проход закрыт, ведутся работы!» — табличка, привешенная на гвозде, не оставляла, что называется, ни малейшего шанса. Опять захотелось в Скандинавию.

Ну не в Скандинавию, положим, хотя бы в метро, где четко обозначено «Выход в город». Вячик признался себе, что ему легче было бы поверить в реальность начала третьей мировой войны. Опять безысходность! Лучше бы уж действительно крылатой ракетой жахнули, думал он, выбираясь с сарафановской половины. В этот момент ему действительно казалось, что лучше смерть, чем возвращение в постылые коридоры и залы.