Вязь (СИ)

— Шах, — прошептала ведьма, наклонившись к уху джинна. Она подняла руку, смотря на незаживающую царапину общей клятвы. — Я желаю, чтобы ты был свободен. Навсегда.

В тот же миг запястье словно раскаленной проволокой стянули — Вероне показалось, что боль была сильнее и резче, чем во время ритуала подчинения. Вздрогнул и Шахрур. Он с удивлением опустил взгляд, провожая выцветший белизной шрам; поймал ладонь Вероны и крепко сжал в порыве благодарности.

— Мне кажется, сейчас сердце остановится, — выпалил он. — Знай: я желаю того же для тебя, Верона… Спасибо. Спасибо…

Шахрур притянул ведьму к себе, наклонился за поцелуем, — но не успел осуществить задуманное. Машину вдруг тряхнуло так, что пришлось хвататься за спинки передних кресел. Такси резко свернуло на скоростную трассу и буквально на въезде подпрыгнуло на дорожном шве.

— Эй! Можно аккуратнее? Мы не так спешим! — повысил голос Шахрур. В зеркале заднего вида вспыхнул злой и нервный взгляд. Вероне обожгло нервы, но она вновь оказалась в надежных объятиях.

— Уверен, на машине страшнее, чем на поезде, — поспешил отвлечь ведьму Шах, тычась ей губами в висок.

— Странно, — выдохнула она. — У меня сердце не на месте.

Но джинн не унимался:

— Это потому что мы здесь, а оно уже там. Впереди!

Ладони Шахрура обняли скулы. Снова поворот головы — Верона не успела запротестовать, как губы накрыли губы. Напротив был полный обещаний черный взгляд, прикрытый густыми ресницами, а шум дороги утих под теплыми пальцами. Показалось, в салоне даже запахло слаще, хотя всему виной наверняка был парфюм Шаха, — и стало душно до ломоты в костях, потому что всякий раз, прикасаясь, он лез Вероне под кожу. Тревога уснула и не проснулась, даже когда что-то большое пронеслось мимо с испуганным ревом клаксона. Мигание эстакадных фонарей в уголках глаз стало чаще, слилось в одно сплошное световое облако. И когда Шахрур оторвался, когда прижал Верону к себе, быстро-быстро бьющееся о ребра сердце еще на секунду замерло. Качнулось, набирая силы для нового удара, словно язык колокола, и с оглушительным грохотом — прав был джинн, — окрыленное, вылетело.

— Приехали! — мерзкой ухмылкой ощерился таксист, и Верона вздрогнула как ошпаренная. Электронный циферблат показывал нужное время; до отбытия поезда двадцать девять минут. Ведьмино воспоминание оборвалось в сладком плене джинновых рук. Верона подумала, что они уснули.

Заспешили. Схватили вещи, через неожиданно туманную погоду юркнули в холл вокзала, встретились взглядом с охраной, пережили всегда немного унизительный досмотр. Верона повисла на Шахруре сразу же, когда его отпустили, прощупав по бокам под пальто; хитро заглядывала в глаза. Искала там искорки счастья, не могла напиться случайными поцелуями и притушенной страстью обещанного блаженства. Только потом ведьма заметила странные, заискивающие взгляды продавцов из киосков. Неестественные улыбки спазмами приклеивались к лицам. Да и не только с продавцами, — со многими ожидающими в вестибюле что-то было неправильно. Верона как никогда остро чувствовала здесь боль, горе, тоску. Некоторые скучали так сильно, что дыхание перехватывало, а иные — неслись куда-то на всех парах со смесью облегчения и страха. Никто не радовался.

— Как странно. Наш поезд отправляется с другой платформы, — заметил Шахрур, показывая наверх, на табло. Верона ощутила на спине успокаивающее тепло его руки. — Может, я пока поищу терминал с билетами, а ты возьмешь нам кофе? Хоть чем-нибудь перекусим.

— Хорошо.

Отпускать джинна не хотелось. Верона отвлекала себя размышлением, можно ли теперь вообще относить Шаха к древней расе, пока искала кафетерий. Девушка с дерганной улыбкой, заказ, ожидание. Ведьма чувствовала вокруг себя онемевший мир. «Давление, что ли, упало…» — задавалась вопросом Верона, когда руки приятно пригрели два бумажных стаканчика. А потом ей едва удалось удержать их, с разворота в кого-то воткнушись.

— Что… Как…

Верона обомлела, когда увидела перед собой Оксану. Бледную, как мел, потерянную, тусклую, словно пережеванную на художественной палитре. Страх засел где-то в глотке, забился чуть выше сердца истерическими спазмами.

— Ты знаешь, куда мне идти? — тускло промямлила женщина, словно у нее не было сил говорить. На губах трескалась матовая помада.

— Я? Нет… Нет, Оксана, ты… ты едешь куда-то?

— Да. Я должна куда-то ехать.

— Тебе плохо? — Верона прижала руку к чужому лбу и тут же одернула, ошпаренная неестественным, тянущим холодом. Так высасывает тепло бетон и камень. Так металл целует пальцы. С восковой щеки Оксаны стекла слеза.

— Господи, ты что? Подожди, надо вызвать скорую, это, наверное, обморожение!

Верона развернулась, требуя у официантки позвать на помощь. Та, вытирая руку о фартук, лишь пожала плечами:

— Кому нужна помощь?

— Ей, вы что, не видите? — Верона махнула в сторону Оксаны, но, обернувшись следом, никого не обнаружила.