Вид из окна

- Да нет никаких вопросов, Джордж. Признаюсь тебе, я ожидал другого развития событий, но не произошло ничего, что нарушило бы наши планы. Во всяком случае, фигуры разделены, партия продолжается. Патовой ситуации тоже нет. Я знал, что русские... как это сказать... взбалмошные. Мне еще дед рассказывал. В конце Второй мировой он как-то сидел в компании с русским майором, который после двух стаканов водки рвал на себе мундир: мы костьми ляжем, но добьем фрицев, первыми придем в Берлин. На что мой дед резонно ответил: а мы постараемся вернуться домой.

- Типичный английский подход к делу. Отсидеться на своем острове.

- О! Ты передумал быть англичанином?

- Нет, но мой дед был на той стороне...

- Извини, ничего личного.

- И все же, ты до сих пор считаешь, что я не должен звонить Вере?

- Позвони. Сразу станет ясно, по чьим нотам разыграна пьеса. Тебе не хватает выдержки настоящего джентльмена.

- Боюсь, пока мы тянем, поэт напишет пару проникновенных стихотворений... И... вернет расположение моей, - он подчеркнул последнее слово, - жены.

- Пока в этом доме будет еще одна женщина, вряд ли.

- А эта женщина, напомню тебе, Колин, мать моего сына.

Уайт выпил залпом содержимое стакана и на этот раз не поперхнулся.

- Начинаю привыкать. К этому, - он кивнул на стакан, - привыкнуть можно, но к твоим любовным треугольникам и ромбам - вряд ли. Самое неприятное, Джордж, что нас начали пасти. Я пока не знаю - кто, но мне это очень не нравится. Понятно, что мы и без того в поле зрения ФСБ, но у меня нет никакого желания дразнить ленивого русского медведя.

- Да уж, британскому льву этого делать не стоит, - ерничая, подмигнул Истмен. - Лучше скажи, что значит эта писулька из бутылки? - кивнул он на блокнотный лист на столе.

- Ты же у нас специалист по русской душе? - обиженный за британского льва вскинулся Уайт.

- Прости, дружище, но все-таки, что ты об этом думаешь?

«О, если б плоть столь крепкая моя

Могла расплавиться,

Растаять,

Или росою обернуться!

О, если б заповедь Господня

Не запрещала нам самоубийства!

Мне вдруг дела мирские опостыли.

Как утомительны они и как бесцельны!

Как сад заброшенный, поросший сорняками,

Мир, что во власти грубых и вульгарных сил,

Мне стал противен».

Откуда это?

- Джордж, надо знать классику! Обратный перевод был для меня труден, но я сразу распознал «Гамлета».

- И к чему эта чушь в бутылках?

- Это не чушь, Джордж, это Шекспир. В сущности, эта фраза вечна, применима к любому времени, где есть власть. Покуда «мир, что во власти грубых и вульгарных сил».

- И что? Ничего нового!

- Клиент оказался больше жив, чем мертв. И умнее, чем ранее казалось.

- Вот я и думаю. А ты мне все про рокировки... Не пора ли переходить к плану «Б», Колин?

- Я бы повременил. Вера Сергеевна, как я понимаю, тоже не дура, и если после смерти Словцова произойдет воскресение господина Зарайского, ей, воленс-ноленс, придется сопоставить эти события.

- О-о-о! - потерял, наконец, самообладание Истмен. - Какого лешего я затеял эти игры! Для чего выживать, если не можешь жить так, как тебе нравится?!

- А никто не может, - спокойно возразил Уайт, - даже самые могущественные люди. - Он снова налил себе из бутылки, принюхался и смущенно заявил: - А теперь мне кажется - это «Джонни Уокер».

- Господи, Колин, - усмехнулся Истмен, - точно ты не знаешь, сколько виски поставлено в Великобританию из Восточной Европы в обратном порядке! Поди теперь - разберись!

- Да, помнится, я сам толкнул партию такого пойла ортодоксальным шотландцам. А что? Выгодная была сделка. Я наварил на ней даже больше, чем на продаже оружия в Чад и Ирак.

3

Только один раз за эти дни Павел прогулялся в район, где жила Вера. Захотелось сменить вид из окна на вид с улицы. Да и вида из окна, собственно, не было... На улице он был один, тут чаще ездили. Узкие тротуары жались к высоким стенам, а глухие особняки жались друг к другу разномастными заборами, подглядывая на улицу глазками видеокамер. Видимо, Павел был очень похож на зеваку, потому как обогнавший его еще один редкий пешеход обернулся и сказал:

- Чему удивляетесь? «Долина нищих».

Во всем его виде сразу угадывался советский интеллигент, который еще двадцать лет назад на кухонке своей хрущёвки приближал долгожданное время демократии и цитировал коллегам статьи из журнала «Огонёк». А теперь, выжатый этой самой демократией на обочину жизни, пользовался единственной своей привилегией - возможностью выражать свое мнение по любому поводу.

- «Долина нищих»? - переспросил Словцов.

Мужчина сразу обрадовался возможному единомышленнику, торопливо протер линзы поношенных роговых очков, будто хотел внимательнее рассмотреть Павла, и продолжил:

- Да-да... Именно так называют этот район в народе. Вы, наверное, не местный?

- Да таких, - Павел обвел взглядом маленькие крепости, - в каждом городе, а в больших - не по одному, - рассудил Словцов.