Суть его, как водится после …дцатой бутылки, сводилась к противостоянию всего мира и России, а точнее, почему Европа так, мягко говоря, недолюбливает Россию. С русской стороны звучало от залихватского «моськи лают на слона» до сакрального непонимания русской души. Иноземцы отбивались заученным в школах и оксфордах: Россия рассматривает маленькие страны в перспективе своих будущих республик, русская душа, может, и есть, но она едва ли перевешивает русское хамство, граничащее с варварством даже по отношению к собственной стране. Канадцы английского и французского происхождения успевали по ходу схлестнуться между собой. Когда Европу попрекнули завязшим на Руси монголо-татарским нашествием, евро-американская сборная аргументов не нашла, а вот на орды Наполеона франкоговорящие канадцы ответили дружным галдежом, из которого четко можно было разобрать только одно слово — Сталин. На вопросе о Гитлере они немного подкисли, а кто-то из знающих русских геологов даже вспомнил мюнхенский сговор в ответ на предъявленный советско-германский пакт 1939 года. А уж бегством к Дюнкерку боевой запал французских канадцев был размазан окончательно. Всё это время третейскому судье (национальность неважна, главное — степень трезвости, с этим застольная ООН согласилась единогласно) пытались наливать, но Словцов умело играл язвенника-трезвенника. Наконец вспомнили, зачем его позвали.
— Павел, вот ты по специальности кто? — спросил русский заводила-бородач, вероятно, пытаясь придать его будущему вердикту солидность.
Понимая, что слово «поэт» за этим столом будет, по меньшей мере, неправильно истолковано, Словцов ответил, исходя из нынешнего своего социального статуса:
— Никто.
— Nobody?!
[1]— дошло даже до не знавшего русский язык важного британца, который был единственным человеком за столом в костюме и при галстуке.— Ладно, не важно, — нетерпеливо махнул рукой бородач, — ты как трезвый рассуди. В чём тут суть?
— Рассуждать тут можно много, — отведя глаза в сторону, смущенно начал Словцов, — но суть в Конце Света. Конец Света — понимаете?
— End of light?
[2]— переспросил лощёный британец.— Judgment Day!
[3]— поправил его кто-то.— Возможно, это сугубо моё мнение, но вы хотели третейского судью, и мнение это будет как раз третьим. Пусть это будет суггестивное, но моё: дело в том, что означенное вами противостояние России и Запада исходит откуда-то из подсознательных глубин и проявляется интенсивнее, чем противостояние Запада и Востока, несмотря на более яркую, более ощутимую разницу культур последних. Так вот, с моей точки зрения, Конец Света может исходить откуда угодно, но только не из России. И все это понимают. Нутром чуют. Понимают именно на каком-то метафизическом уровне, понимают и на Западе и на Востоке. Потому Восток к России тянется, а Запад её чурается. Запад не знает, как поведёт себя Россия, когда настанет скрежет зубовный. И мы сами не знаем… — Словцов обвёл ошарашенную кампанию взглядом и поторопился встать.
Дальше могли и морду набить. Но произошло обратное.
— That’s interesting
[4]… — молвил солидный костюм.Бородач для лучшего усвоения жахнул очередную рюмку и, занюхав кулаком, в него же утвердил:
— Затейливо, но, чую, в точку, — кулак разжался, и он протянул огромную ладонь Павлу, рука которого в ней беспомощно утонула, — Егорыч, меня все так зовут. Может, всё же посидишь с нами?
— Простите, не могу, уйма дел, — не моргнув глазом, соврал поэт.
— Понимаю, — увесисто согласился Егорыч, — но если что, вот моя визитка, — он развернул огромных размеров портмоне, где обозначилась солидная пачка различной валюты. — Будут проблемы, звони на мобилу, не стесняйся, я тут многое могу.
— Спасибо, — уважительно принял визитку Словцов и поймал себя на мысли, что ещё несколько дней назад он отдарился бы тощим сборником своих стихов, а, хуже того, начал бы заунывно читать их вслух.
Он оставил компанию в отрезвляющей задумчивости, успев за время разговора съесть бутерброд, и направился в номер, предполагая совершить ознакомительную прогулку по городу, чтобы завершить её встречей с Верой Сергеевной.
— Here, on the Siberian North we meet amazing guys
[5], — прозвучало в повисшей тишине за спиной поэта.— Реально, — согласился Егорыч.
4