Вид из окна

После длительной прогулки, Павел вдруг вспомнил фразу из гайдаевской комедии: «Сингапур — город контрастов». Здесь же столпы цивилизации — бетон и стекло — периодически спотыкались о деревянные лачуги. И хотя центр города напыщенно дышал цивилизацией, аж с надрывом, пытаясь напомнить собой уютную альпийскую Европу, на окраинах, помимо типовых северных двухэтажек из бруса, можно было натолкнуться даже на вагончики-балки. В принципе, новый город наступал по четко выверенному плану, не оставляя прежней ветхости никакого шанса удержаться на захваченных когда-то рубежах. Строили вокруг много, красиво и с размахом. К вечеру столичное содержание Югры наполнилось щедрым светом многочисленных фонарей, гирлянд и реклам. Более всего Словцова впечатлил мощный белокаменный Храм Воскресения Христова на холме, золотые купола которого видны были со всех сторон света. Хотелось назвать его северным эхом Храма Христа Спасителя, но не позволяло собственное величие этих стен, ведущая к вратам лестница из полированных плит, смотрящие в низкий северный горизонт лики святителей, что стояли в граните на вершине холма, встречая прихожан. А ещё — неповторимый густой бас главного «губернаторского» колокола. Нет, у этой музыки в камне, был свой мотив, своя поэзия. Можно только представить себе, какой простор открывается тому, кто смотрит с колокольни этого храма в сторону затаившегося подо льдом Иртыша, сливающегося совсем недалеко с Обью.

А вот здание офиса, к которому Словцов подошел в шестнадцать ноль семь, сжимая в руках газету с объявлением, оказалось вычурно эклектичным. Трехэтажную хайтековскую коробку венчала черепичная крыша, а перед стеклянным входом держали бетонный козырёк две колонны в стиле неоклассицизма. Самым нелепым в этой конструкции выглядел одинокий балкон на третьем этаже с витыми балясинами. Вывеска из белого листа металла над раздвижными дверьми чёрными буквами ничегонезначаще гласила: ТРАСТ-ХОЛДИНГ, что навскидку можно было растолковать как доверительный холдинг. Последнее слово предполагало, что сфера деятельности компании могла начинаться ритуальными услугами и заканчиваться освоением космоса. В холле за стеклом угадывалась солидная рамка металлоискателя и два дюжих охранника с приплюснутыми боксёрскими носами. К ним и направился Павел, пытаясь придать лицу серьёзное выражение, усилием выталкивая с лица никчёмную в данный момент улыбку.

— Я к Вере Сергеевне, по объявлению, — пояснил он с помощью разворота газеты.

Охранники равнодушно переглянулись одинаковыми лицами, один из них показал в сторону лестницы:

— Третий этаж, я провожу.

На третьем этаже у массивных дверей приемной с табличкой «Президент. Зарайская В.С.» охранник, сунув голову в дверной проём, чего-то буркнул, и жестом пригласил Словцова войти. Секретарша, будто сохранившаяся с советских времен — женщина неопределенного возраста в огромных очках и бесстильном костюме серого цвета — предложила Павлу занять место в одном из комфортных кожаных кресел, сама же юркнула в дверь начальственного кабинета. «Если за ней находится такого же типа олигархша, стоит ли продавать себя ей? — озадачился Павел. — Может, ей нужен «терпила» для чтения нотаций?» Секретарша появилась через пару минут и, прежде чем запустить кандидата на рабство в кабинет, спросила, что он предпочитает: чай, кофе или покрепче.

— Кофе… Покрепче… И, если можно, натуральный … — взвешенно, с достоинством ответил поэт и шагнул за порог неизвестности.

Опасения оказались напрасными. Хозяйка кабинета встречала своего будущего «раба», стоя, и он был приятно удивлён слаженностью её фигуры, а чуть позже — плавными движениями форм, словно она постоянно жила, танцуя менуэт, а главное — точёной красотой лица. На вид ей было лет тридцать — тридцать пять. На каблуках она была лишь чуть ниже Словцова («этак сто семьдесят пять», прикинул поэт), и взгляды их скрестились в одной плоскости. С такой силой, что Павлу вспомнились встречные машины на ночной трассе. При всей общей томности, которая раскрывалась в каждом её движении и плавных переливах низковатого и мягкого голоса, она обладала ярко-синими и очень живыми глазами. Словцов угадал в ней затаившегося романтика, хотя взгляд Веры Сергеевны был научен скрывать любые проявления внутреннего состояния, сохраняя при этом свойства рентгена. Полные губы, не нуждавшиеся в плотном слое помады, раскрывались так, будто их обладательнице предстояло сделать последний выдох.

«Разочарованность!» — озарило Словцова предчувствие родственной души, но внешне он продолжал стратегию активной обороны.

— Неужели я сегодня первый? — возможно, нарушил он порядок ведения переговоров в этом кабинете, и для вящей доходчивости помахал сложенной в трубку газетой у себя перед лицом.

— Возможно первый, но точно последний, — задумчиво ответила Вера Сергеевна и предложила посетителю присесть к журнальному столику у стеклянной тонированной стены. — Клавдия Васильевна, кофе сюда…