Вид на доверие (СИ)

— Честно говоря, мне странно, что ты до сих пор не понял некоторых закономерностей общения со мной. Я не хочу трепать себе нервы. По крайней мере, трепать их напрасно. Ты либо откровенен со мной, либо заставляешь меня так думать.

Эштон молчал. Достаточно долго, чтобы молчание стало неловким. Но не для Эша. Он обдумывал все сказанное, пытаясь прийти к какому-то определенному мнению. Но пока выходило плохо.

— Ты просто боишься, что когда-нибудь кто-то переборщит. Сейчас — что переборщу я, — парень сделал несколько глотков из своего стакана, потом вновь потянулся за сигаретами. Час от часу не легче. Не на работе мозг выебут, так любовничек постарается. — Я умею себя контролировать. И у меня нет зависимости. Я не сдохну в туалете какого-нибудь клуба от передоза, потому что я знаю меру и чудесным образом, — да, даже я не понимаю этого, — мне удалось не подсесть крепко. Я прекрасно осознаю, сколько можно и нужно, и границы дозволенного. Ты хочешь, чтобы я был откровенен с тобой — я откровенен. Я говорю тебе, куда направляюсь и что буду там делать, а ты опять недоволен. Почему? А, главное, зачем? Ты хочешь оставаться в блаженном неведении о том, что я делаю в твое отсутствие? — на лице Эштона появилось искреннее недоумение. — Но тогда зачем ты требовал от меня еще пару дней назад совершенно другого? Я не понимаю, — сигарета дотлела, и парень ее размашисто затушил в пепельнице, придавив подушечкой пальца.

Кажется, даже не обжегся. То ли был слишком зол и не заметил.

Он в самом деле злился. Нет, ну серьезно, какого хера ему говорят сначала одно, потом другое? Завтра будет третье, и он снова останется крайним? Нахер тогда такие отношения, где он понятия не имеет, что и как делать.

— С наркотиками у меня отдельные счеты, — чуть поморщился Виктор, но вернулся к начальной теме. — Я хочу, чтобы ты понял одно: мне нужна откровенность, но если ты на нее согласен, то будь готов к не менее откровенной реакции на это.

Вик развел руками и сделал это как-то резко.

— Я не понимаю, на что ты рассчитываешь, когда открыто заявляешь, что куда-то там свалишь неизвестно с кем. Ты ведь осознаешь, что я не пойду на это и не отпущу тебя никуда, потому что уже не в первый раз ты с этим сталкиваешься. Но следом ты возмущаешься, что я не отпустил, причем возмущаешься бурно, словно в первый раз, и искренне, серьезно мне потом за это мстишь, все только усугубляя.

Виктор добрался до своей пачки сигарет и закурил. Голос зазвучал тверже. Из памяти не выходил выключенный телефон и все за ним последовавшее.

— Ты не сможешь усидеть на двух стульях, я говорил. Ты либо адекватно реагируешь на запрет, либо реагируешь неадекватно, но это будет нормой, либо молчи и обманывай, раз на то пошло, — на последнем варианте злость в голосе стала заметна, и Виктор затянулся, используя паузу для успокоения. — Если ты думаешь, что однажды я привыкну и смирюсь — ты ошибаешься. А то, что я не уверен в твоем знании меры относительно чего-либо… У меня есть на то полное право, мне кажется.

Эштон смотрел на него, не сводя глаз. Что ж, при этом разговоре вроде бы многое вставало на свои места, но он все больше запутывался.

— Ты не понимаешь, — сказал он, допивая одним махом виски, фыркая и вздыхая одновременно. — Я не хочу молчать и обманывать. Я хочу себя вести так, как веду. Быть самим собой. Если я буду со всем соглашаться, то это буду уже не я. Ты хочешь быть со мной или просто с тем, кто соглашается и слушается тебя?

Парень потер переносицу, потом встал и подошел к окну. Распахнув его, он впустил в помещение свежий воздух. Не из-за нехватки кислорода, а потому что надо было как-то отвлечься.

— Я не знаю, — Виктор произнес это спустя достаточно долгое молчание, наполненное попытками сделать выбор. Бутылка звякнула, когда Хил зацепил горлышком край бокала, наливая себе алкоголь.

— Но любая твоя подобная честность неизменно даже не в тупик заводит, ибо слова назад не возьмешь, а сбрасывает, извини, в бетонный высокий колодец. Ты из него выбираться не хочешь, потому что “ведешь себя так, как ведешь”, — в нервный голос закрались нотки саркастичной пародии, — а я НЕ ЗНАЮ, как из него выбраться, понимаешь ты это?! — Виктор уронил на стол кулак и спешно глотнул виски. — Представь ебаную гипотетическую ситуацию. “Хей, Вик, пойду упорюсь с друзьями!” — Хил расходился все сильнее, — диспозиция: ты — перед выходом, я — между тобой и дверью. Что дальше, Эш? Что дальше, если я никогда не поверю, что в наркотиках можно знать меру, и с собой меня позвать из-за этого тоже не выйдет? Вот что ты делать будешь?

Виктор как-то очень экспрессивно развел руками, едва не свернув со стола оба стакана вместе с бутылкой и пепельницей. Подобное действительно было тупиком. Точнее, варианты были уже озвучены. Мгновенный разрыв, отказ от идеи или насильственный запрет, приводящий с равной вероятностью к любому из первых двух озвученных вариантов. Только Эштон, по его словам, говорит о своих намерениях совсем не для того, чтобы от них отказаться. Сразу ли, после побоев ли — не важно.