Вид с дешевых мест (сборник)

Впервые опубликовано в 2005 году в «Лук Мэгэзин».

Природа заразы: некоторые мысли по поводу «Доктора Кто»

Я написал это за несколько лет до того, как блестящий Расселл Т. Дэвис со своими клевретами вернул Доктора к нам на экраны и в жизнь.

Годы идут, а споры о том, оказывает ли восприятие художественного произведения какое-то влияние на зрителя или читателя, все не кончаются и не кончаются. Делает ли жестокий роман читателя жестоким? А страшный фильм – он создает зрителя испуганного или зрителя, неуязвимого для страха?

И ответ тут будет не просто «да» или «нет». Он будет «да, но…».

Когда я был еще маленьким, взрослые вечно жаловались, что «Доктор Кто» слишком страшный. Из-за этого они, думаю, упускали его куда более опасный эффект – что «Доктор Кто» заразен.

Нет, конечно, он был страшный. Ну, более или менее. Я довольно большие куски смотрел исключительно из-за дивана, а клиффхэнгеры в последние мгновения серии меня неизменно злили, пугали и заставляли чувствовать себя обманутым. Но насколько я могу судить, все это совершенно никак на меня не влияло – по крайней мере, если речь о страхе. Вот на что взрослым действительно стоило бы жаловаться – и даже бояться, – так это на то, что «Доктор» вытворял у меня с головой, как он расцвечивал мой внутренний пейзаж. Когда в три года я делал далеков из молочных бутылочек вместе со всеми остальными детишками в детском садике миссис Пеппер, я был уже пропащий, хоть совсем о том и не догадывался. Вирус уже поселился во мне и начал действовать.

Конечно, я боялся далеков, зарби и прочих. Однако, помимо этого, я извлекал из дневного субботнего сериала и другие, куда более странные и важные уроки.

Для начала меня заразила идея, что буквально за порогом существует бессчетное количество миров. Другая часть мема была такая: некоторые вещи внутри больше, чем кажутся снаружи. Возможно, некоторые люди тоже внутри больше, чем снаружи.

И это было еще только начало. Книги лишь способствовали разрастанию инфекции – «Мир далеков», само собой, и с ним разнообразные ежегодные издания по «Доктору» в твердой обложке. Собственно, в них прятались первые научно-фантастические сюжеты, с которыми я в жизни столкнулся, – и они заставили меня задуматься, а нет ли на свете еще чего-нибудь подобного…

Но самый главный ущерб подстерегал в будущем.

Вот он: моя реальность – то, как я воспринимаю мир, – существует в такой форме лишь благодаря «Доктору Кто». И в особенности благодаря «Военным играм» 1969 года, составной серии, ставшей лебединой песней Патрика Траутона.

Вот что осталось у меня в памяти теперь, через тридцать с лишним лет после того, как я впервые увидел «Военные игры». Доктор сотоварищи оказываются в месте, где идет война: поле битвы нескончаемой Первой мировой, куда оказались перенесены армии всех времен. Их выкрали из собственных пространственно-временных локаций и заставили сражаться друг с другом. Войска и временные зоны разделяют странные туманы. Перемещения между зонами возможны при помощи структуры, размером и формой напоминающей маленький лифт – или, выражаясь более прозаично, будку общественного туалета: заходишь в него в 1970-м, а выходишь в Трое, или в Монсе, или в Ватерлоо. Ну, только не во взаправдашнем Ватерлоо, потому что ты на самом деле находишься не во времени, а в вечности, и где-то за всем этим – или вне всего этого – стоит какой-то злой гений, изъявший армии из их реальностей, поместивший их сюда и с помощью коробочек движущий солдат и агентов с места на место сквозь туманы времени.

Коробочки назывались СИДРАТами. Даже в свои восемь я понял, что это означает.

В конце концов, не имея никаких других вариантов и неспособный решить загадку никаким иным образом, Доктор – который, как мы теперь знаем, был беглецом – призывает свой народ, Повелителей времени, чтобы они разобрались с этой ситуацией. И оказывается сам захвачен в плен и наказан.

Для восьмилетки это был поистине великий финал. Особенно я смаковал его иронию. Уверен, сейчас мне совсем не нужно возвращаться туда и пытаться пересматривать «Военные игры». Это было бы плохо. Да и поздно: ущерб все равно уже был нанесен, переписав мою реальность. Вирус прочно внедрился в организм.

Сегодня я пожилой и уважаемый писатель, но меня до сих пор охватывает ощущение каких-то не вполне ясных, но беспредельных возможностей каждый раз на входе в лифт – особенно если он небольшой и с голыми стенами. И до сих пор тот факт, что его двери открываются в том же мире и времени – не говоря уже о том, что в том же здании, – где и закрылись, представляется мне чистой случайностью, свидетельствующей лишь о недостатке воображения у всей остальной вселенной.

Я отнюдь не путаю неслучившееся с тем, чего случиться не могло, и в глубине души полагаю, что Время и Пространство бесконечно податливы, проницаемы, хрупки.

Позвольте мне еще парочку допущений.